Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

— Вотъ ты говоришь, что я здорова. А ужасно нервна стала. Эта дорога и это страшное событіе и твое положеніе — все это меня ужасно взволновало. Ничего, это пройдетъ. Ну, а Долли ужасно убита, ты говоришь? — «Я думаю», сказала она про себя, не глядя на брата.

— Анна, ты пойми, — началъ Степанъ Аркадьичъ, снимая шляпу отъ волненья, — ты пойми, что я чувствую себя виноватымъ до такой степени, что я не нахожу словъ. Съ такой женщиной, какъ Долли. Но, другъ мой, я вдь признаю свою вину. Неужели все погибло? — Онъ всхлипнулъ и помолчалъ. — Двушка эта...

— Ахъ, ради Бога не разсказывай подробности, — положивъ свою маленькую ручку на рукавъ его шубы, сказала Анна Аркадьевна.

— Но, Анна, ты всегда была моимъ ангеломъ хранителемъ, ты вся живешь для добра. Спаси меня.... Ты, я знаю, утшишь, успокоишь, устроишь, она любитъ тебя, вритъ теб....

— Да, но почему ты думаешь, что я могу сдлать что нибудь? Ахъ, какъ вы гадки, вс мущины, — сказала она.

Подъхавъ къ своему дому, Степанъ Аркадьичъ высадилъ сестру, значительно вздохнувъ, пожалъ ей руку и похалъ въ Присутствіе.

* № 20 (рук. № 17).

— Графиня Вронская въ этомъ отдленіи, пожалуйте, — сказалъ молодцоватый кондукторъ, подходя къ Вронскому.

Лицо Вронскаго выражало волненіе, и видно было, что, хотя онъ шутилъ только что о привычкахъ своей матери, свиданье съ ней волновало его. Онъ непривычно быстро пошелъ за кондукторомъ. Въ самыхъ дверяхъ вагона онъ почти столкнулся съ[621] дамой въ[622] темносинемъ суконномъ плать съ пелеринкой, обшитомъ мхомъ.[623]

Тотчасъ же по простот этаго платья и манер дамы, узнавъ, что это была дама, Вронскій остановился, чтобы извиниться.[624] Взглянувъ на простое[625] лицо дамы,[626] обвязанной кругомъ по шляп большимъ платкомъ, и встртившись взглядомъ съ глазами, дружелюбно внимательно смотрвшими на него, Вронскому вспомнилось что то знакомое и милое, но что была эта дама, онъ не могъ вспомнить. Дама эта, очевидно, старалась отдлаться, и не знала какъ, отъ другой дамы, прощавшейся съ ней и о чемъ то просившей. Проходя, Вронскій услыхалъ:

— Что вамъ стоитъ? А можетъ быть, это Богъ свелъ меня съ вами. Вы слово скажете мужу.

— Я все готова сдлать, что отъ меня зависитъ, но поврьте, что это не въ моей власти, — сказалъ нжный густой голосъ.

* № 21 (рук. № 17).

Въ дверяхъ зашумло, и вмсто женскаго полушалія — мужской голосъ.

— Пришелъ проститься съ вами, Анна Аркадьевна, — говорилъ голосъ. — Хоть немножко насладиться вашимъ обществомъ, и за то спасибо.

Вронской оглянулся. Просительница дама ушла, и въ дверяхъ стоялъ старикъ въ собольей шапк, знаменитый ученый, котораго Вронской зналъ съ вида.

— Надюсь встртиться съ вами въ Москв и продолжать нашъ споръ и доказать — вы знаете, мы, женщины, смлы — доказать, что въ нигилистахъ не можетъ быть ничего честнаго.

— Петербургскій взглядъ, — сударыня.

— Не Петербургскій, a человческій, — сказалъ нжный, чистый голосъ.

— Ну съ, позвольте поцловать вашу ручку.

— До свиданья, Иванъ Петровичъ. Да посмотрите — если братъ тутъ, пошлите его ко мн.

— А вашего брата нтъ? Неужели его нтъ? — сказала старуха, за взглядомъ сына перенося свои глаза на даму въ пелерин, обшитой мхомъ.

«Ахъ, вдь это Каренина», подумалъ Вронской, теперь совершенно разсмотрвъ ее. Она была похожа на брата — то же красивое, цвтное и породистое лицо и сложеніе, но совершенно другія глаза.[627] Глаза ея казались[628] малы отъ густыхъ черныхъ рсницъ, окаймлявшихъ ихъ.[629] Но[630] главная черта ея, бросавшаяся въ глаза, были черные, какъ вороново крыло, волоса, которые не могли быть приглажены и везд выбивались и вились.

* № 22 (рук. № 17).

<— Ну такъ скажи же мн все про себя. Прежде чмъ я ее увижу, мн нужно понять ваше положеніе.

— Что мн сказать, — началъ Облонскій, снимая шляпу отъ волненія.[631] — Я погубилъ себя и семью,[632] я пропалъ, и семья, и она, и дти — все пропало,[633] если ты не поможешь.

— Отчего жъ ты такъ отчаиваешься?

— Надо знать Долли, какая она женщина. И она беременная.[634] Какъ она можетъ простить меня, когда я самъ не могу простить.[635]

— Но что она говоритъ?

— Она говоритъ, что не можетъ жить со мной, что она оставитъ меня, и она это сдлаетъ.

— Но какъ? Вдь надо же жить какъ нибудь, надо устроить судьбу дтей.

— Анна, ты всегда была моимъ Ангеломъ-хранителемъ, спаси меня.

— Да, но почему ты думаешь, что я могу сдлать что нибудь?[636] Ахъ, какъ вы гадки, вс мущины, — сказала она.

— Нтъ, она не проститъ, — сказалъ онъ.

— Если она тебя любила, то проститъ непремнно.

— Ты думаешь, проститъ? Нтъ, не проститъ, — повторялъ онъ черезъ минуту.>

* № 23 (рук. № 17).