Анна, Ханна и Юханна

Анна сидела в кабинете, положив перед собой толстую синюю записную книжку. На переплете было написано «Юханна», а на первой странице красовался подзаголовок: «Попытка понять, как надо вести себя с матерью, не лишая себя благосостояния и не жертвуя собой».

Сейчас Анне показалось, что такое название звучит несколько претенциозно.

На первой странице было несколько разрозненных, не связанных между собой записей. Все остальные страницы были пусты. «До цели мне еще очень далеко», – подумала Анна.

Она закрыла синюю книжку и открыла серую папку – сто заполненных текстом страниц формата А4 – записи, письма, газетные вырезки. На переплете было написано «Ханна».

Бабушка, мамина мама.

Анна начала с церковных книг в Дальслане. Тогда это было для нее приключение – посмотреть, как ее род ветвился в той местности, прорастал в Норвегию, распространился до Гётеборга и Америки. Потом она бродила по берегам Длинного озера и всерьез попыталась открыть для себя непостижимую тайну этого прекрасного пейзажа.

Вернувшись домой, она продолжила свою охоту в библиотеках и архивах, читала фольклорные исследования, плакала над судьбой своей бабушки, которую с самого детства считали порченой девкой. Рунического колдуна и его магию она отыскала в старой газетной вырезке и подивилась тому, как долго пережитки и суеверия сохранялись в отдаленных приграничных районах. Она штудировала экономическую историю района и попыталась уловить и представить себе, что стояло за скупыми строчками церковной книги: четыре старших сестры и брата бабушки умерли от голода в неурожайные годы.

Она перелистала груду книг о родных местах, книг, хранившихся в церковных приходах, рассеянных по берегам озера. В этих книгах писали о старых людях, о воскресеньях, праздниках и тяжких буднях, продолжавшихся не часы, а месяцы. В этих книгах Анна находила истории о простых людях, но чаще о людях необычных, о которых долго помнили в родных краях. Мирный свет пронизывал воспоминания о трудных временах, сквозь строчки просачивалась печаль по навсегда утраченному.

Сама она теперь сидела у большого окна своего кабинета и с десятого этажа смотрела на расстилавшийся внизу городской пейзаж. Стояла осень, серый свет падал на бесцветный мир. Кое-где между высокими домами торчали редкие уцелевшие деревья. Они выглядели как игрушки, небрежно брошенные на землю ребенком, утомившимся игрой со строительным конструктором.

Невидящим взглядом Анна скользнула по шоссе, проходившим вплотную к высоким домам.

Ханна впервые предстала перед Анной во плоти и крови после того, как она разобрала сундук на чердаке родительского дома. Там она нашла все бумаги Ханны – документы, описи имущества, копии завещаний, свидетельства о рождении и смерти. Нашла Анна и связки пожелтевших писем от родственников из Америки, Норвегии и Гётеборга.

То были вызывающие доверие в большинстве своем письма, написанные красивыми почерками. В них не было ни слова о несправедливостях, голоде и позоре. Сначала эти письма приходили только из Швеции, но потом мир стал расти, и росту его с тех пор не видно конца. Одно из писем было доставлено несколько десятилетий назад из Миннесоты.

Некоторые письма Анна вложила между страниц рукописной книги. Сейчас она взяла одно из них, перечитала и впервые подумала, что эти письма правдивы, если можно так выразиться, сами по себе. Они отражали действительность, в которой не признавались неблагодарность и ожесточение. Значит, их не было и на самом деле.

Другими были только письма от Астрид, письма из Халлена и Осло. Эти письма, написанные выспренним, витиеватым стилем, были полны выдумок, рассуждений и сплетен. Настоящая золотая жила, личностное свидетельство! Тем не менее Анна понимала, что Астрид – не заслуживающий доверия свидетель. Скорее она – поэт. Но Анне нужны были свидетельства и поэтические.

Читала ли мама письма Ханны, когда обнаружила их? Анна думала, что едва ли. Мама, как и она сама, недолюбливала родственников.

То, что у дяди по матери, Рагнара, был другой отец, Анна знала всегда. Это подтверждали и церковные книги, где в графе отец стояло: «Отец неизвестен». Что значило в те времена быть незаконнорожденным, матерью-одиночкой или девицей легкого поведения, Анна хорошо знала по фольклорным и историческим исследованиям.

Ханне было тринадцать лет, когда она родила Рагнара. Подсчитав возраст бабушки при рождении ребенка, Анна сама расплакалась от жалости и бессильного бешенства.

«Но ты оказалась сильной, Ханна. Так всегда говорила мама».