Анна Леопольдовна

Кништедт, брауншвейг-вольфенбюттельский посланник в России, сделался в последние дни весьма важной особой. Юлия передала принцессе мнение посланника о Ее высочестве; при дворе уже знают его слова о красивом лице, хороших манерах и благовоспитанности принцессы. А когда Юлия сказала о высказанной посланником надежде на то, что между принцем и принцессой возникнут добрые отношения, Ее высочество, не совладав с волнением, приложила к лицу ладони. Ей уже довелось беседовать с принцем. Она знает и понимает, что должна полюбить его, и это при ее скромности и застенчивости затрудняет их знакомство, или, как это говорится по-русски, «свыкивание» (svicivanje).

* * *

Мне приказано явиться к Ее величеству. Завтра. Ее высочество ободрила меня и сказала, что императрица узнала о моих записках и желает говорить со мной. Бесполезно было предполагать, кто именно осведомил императрицу. Это мог быть кто угодно! Вернее всего, первоисточником явилась Доротея Миних, которой госпожа Сигезбек похвасталась, желая искренне выставить меня замечательной умницей. Ее высочество ободряла меня и между прочими своими словами заметила, что полагает совершенно естественным писание записок, предназначенных лишь для того, кто их и пишет.

– Я уже говорила с тетушкой, – сказала принцесса, имея в виду, разумеется, Ее величество. – Будь покойна, тетушка не сделает тебе ничего дурного…

Уверенность принцессы вовсе не успокаивает меня. Одна ко я замечаю некоторые перемены в характере принцессы, она стала более уверенной в себе. Это нельзя не связывать с «главным делом», как называют возможный брак. Не является ли эта новая уверенность в себе проявлением возникшей любви к принцу? Что до моих записок, то я знаю, как мне поступить. Но как деликатна принцесса! Ей совершенно не свойственно грубое любопытство. Она не желает унижения подчиненных ей людей и подданных. Ее правление должно стать благом для этой страны…

Я сказала и Андрею, что мне приказано явиться к Ее величеству. Но я совершенно не ожидала увидеть на его лице выражение мрачного отчаяния.

– Что делать?! Что делать?! – повторил он несколько раз.

Я пыталась успокоить его. Он говорил, что ему страшно было бы потерять меня. Я поцеловала его в губы.

– Отчего же потерять? Со мной ничего не случится. Я под покровительством и защитой Ее высочества.

– Мне страшно, потому что я не могу помочь тебе. Я умру, если потеряю тебя, – признался он.

Мы снова целовали друг друга в губы. Он совершенно уверен в том, что в России все, имеющие власть, хотя бы самую малую, то есть от императрицы до последнего караульного солдата, всегда готовы по собственному произволу нападать, душить, вся чески уничтожать и унижать подчиненных и подданных.

* * *

Я не открыла Андрею свой замысел, и думаю, в этом я права. Незачем излишне удручать его и заставлять тревожиться обо мне еще сильнее, нежели он уже встревожен. Возможно, приятнее было бы иметь возможность поделиться и посоветоваться с близкой подругой или возлюбленным; я живо представляю себе, как это могло бы происходить. Но так ли это хорошо: мучить своими тревогами близких? Ведь и Андрей не делится со мной подробностями своей домашней жизни. Я чувствую себя отчасти одинокой, но и сильной. Госпоже Сигезбек я ничего не сказала. Все равно ведь она узнает о моем визите в покои императрицы. Тогда я ей что-нибудь скажу. А что же? Это будет зависеть от дальнейшего хода событий. Сейчас ночь, я сижу за столом в своей комнате. Свечи ярко горят. Что же я делаю? Угадайте, возможные мои будущие читатели! Я пишу. Я пишу мои записки, совершенно новый вариант, совершенно безобидный – о погоде, о фейерверках, о танцах, и очень много – о платьях и прочих нарядах. Пусть императрица подумает, что мои записки – всего лишь тонкая тетрадка, заполненная описанием предметов, совершенно пустяковых. Заканчиваю писать и ложусь. Надо поспать, чтобы завтра быть спокойной и здоровой.

* * *

Вот вам описание аудиенции. Императрица явно желала мне показать, что не принимает всерьез ни меня, ни все, что со мною связано. Ее величество приняла меня в спальне. Она сидела за пяльцами, одетая в капот из турецкой материи зеленого цвета и повязав голову красным платком. Ее величество кивнула мне с видом вполне дружелюбным. Рядом с нею на низкой скамейке расположилась моя давняя знакомка, Авдотья Воронихина, чесальщица пяток и рассказчица сказок. Императрица указала мне рукою на кресло у двери, изволила дружелюбно поздороваться со мною и велела мне сесть. Сначала я присела в придворном поклоне, затем уселась на кресло, держа на коленях ковровый мешочек с тетрадкой.