Анна Павлова. «Неумирающий лебедь»

К концу спектакля взгляд примы снова стал непроницаемым, а губы тронула снисходительная улыбка, но это никого обмануть уже не могло – Анна танцевала роль лучше ее самой. И все же она смогла взять себя в руки и горячо приветствовать Павлову. Но когда та склонилась перед примой, как бы признавая ее превосходство, прошептала на ухо сопернице:

– Так чего же ты в действительности хочешь, Аннушка?

Кшесинская уже знала, что Анна танцует только с конца февраля и после парадного концерта уедет в Лондон. Тогда зачем ей «Дочь фараона»?

Павлова на мгновение замерла, а потом заговорщически прошептала в ответ:

– Дандре.

Теперь замерла Матильда, но ненадолго, она умела быстро просчитывать в уме выгоды любого положения. Кивнула:

– Пусть едет и как можно скорее.

– Через два дня насовсем.

– Я позвоню министру.

– Спасибо!

Кшесинская лишь сокрушенно покачала головой.

22 февраля они обе танцевали в опере «Жизнь за царя». Матильда Кшесинская была чудо как хороша в мазурке, а как же иначе – дочь лучшего мазуриста России просто обязана танцевать мазурку блестяще.

Когда выходили на поклоны, Кшесинская умудрилась тихонько поинтересоваться у Анны:

– Уехал?

– Да, благодарю вас.

Дандре действительно уже был в Лондоне – возлюбленная сумела не просто выкупить его из тюрьмы за огромные деньги, но и раздобыла документы и разрешение для выезда из России. Вернуться ему не суждено, да он и не стремился.

Станцевав еще «Дон Кихота» и «Баядерку», Павлова поспешила следом. Это был ее последний сезон в Мариинском. В следующем году началась война, потом революция, Советская власть в России…

И бесконечные гастроли с коротким отдыхом в Айви-Хаусе. Она объездила весь мир, выступала на любых площадках и в любых условиях, только одной страны не было в ее плотном гастрольном графике – России, СССР.

Любовь Федоровна осталась в Петербурге, все еще надеясь, что дочь опомнится и вернется, она даже записала ее по своему адресу – на Тамбовской. Но этого не случилось.

Теперь у Павловой была своя постоянная труппа, свой репертуар, приводивший в отчаянье критиков и работавших с ней дирижеров. Критики ругали за однообразие, нежелание принимать никакие новшества, выбор устаревших мелодий и балетов (ставили не целые балеты, а только отрывки из них, чтобы не возить тонны декораций и костюмов). Но ругали только до спектакля, посмотрев на «отсталую» Павлову, принимались писать восторженные статьи, напрочь забывая собственные слова. Оказалось, что Павловой можно танцевать что угодно, она во всем будет просто волшебна.

– У Анны Павловой собственная грация и чувство музыки, мне кажется, даже если она будет танцевать гамму, мы не поймем этого! – убеждал коллегу-англичанина французский критик, тыча пальцем в грудь собеседника.

Тот соглашался:

– Да что там гамма – барабанная дробь прекраснейшей мелодией покажется!

Не согласных с такими утверждениями не только в Европе, но и по всем миру не было.

И каждое выступление Павловой, где бы оно ни проходило, заканчивалось «Лебедем», которого уже переименовали в «Умирающего лебедя», хотя как раз гибель птицы Анна не танцевала. Это единственное, в чем зрители не были с ней согласны.

Дирижеры на репетициях приходили в отчаянье и даже рвали ноты, сбегая со своего места.

Было отчего.

Павлова не признавала написанного композитором, если ей казалось, что танцевать нужно иначе. По ее желанию менялся темп (это было самым легким), выбрасывались или растягивались какие-то такты, перекраивалась мелодия.

– Но, мадам, композитор этого не писал! – в отчаянье кричал режиссер.

Балерина в ответ пожимала плечами:

– Ну и что? Вы будете играть так, как нужно мне.

Бывало даже, что в дирижера летела балетная туфелька, а в балерину разорванные ноты.

Но все заканчивалось с открытием занавеса, стоило Павловой оказаться на сцене неважно в каком балете, как оркестр и дирижер становились с ней единым целым и играли, забыв о нотах, то, что требовалось танцу. Если вспомнить, что мадам часто импровизировала прямо во время выступления и никогда не танцевала абсолютно одинаково дважды, стоило только удивляться отсутствию диссонанса.

Она ведь танцевала душой, а разве можно душу сковать какими-то рамками? На душевный порыв отвечали все – партнеры, оркестр и, конечно, зрители.

Разросшейся труппой Балета Анны Павловой заведовал… барон Виктор Эмильевич Дандре.

Спасенный своей возлюбленной Дандре приехал в Лондон и взял на себя все заботы об Анне и ее труппе.

Он был для Анны всем: администратором, бухгалтером, юристом, жилеткой для плача, мальчиком для битья, нянькой, возлюбленным, мужем (?) …

Нигде ни разу при жизни Павловой Дандре не назвали мужем балерины, хотя вел он себя как супруг. После смерти Павловой Дандре не смог доказать, что действительно был супругом великой балерины, а потом не получил ни фунта из ее огромного состояния, а также права на Айви-Хаус. Но это уже другая история.