Анна в кроваво-алом

Часа через три спускается мама. Я все еще сижу на столе и таращусь на горшок с солью, в кухне постепенно становится светлее. Раз-другой я начинал клевать носом, но во мне уже половина кофейника, и мне нормально. На маме голубой махровый халат, а волосы уютно встрепаны. Сам ее вид мгновенно меня успокаивает, хотя она бросает взгляд на пустой горшок с солью и закрывает его крышкой. Что такого в виде мамы, отчего сразу становится тепло и нестрашно?

– Ты спер у меня кота, – говорит она, наливая себе чашку кофе.

Тибальт, видимо, чувствует мое беспокойство: так и вьется у моих ног, обычно он так ведет себя только с мамой.

– На, забирай, – говорю я, когда она подходит к столу.

Поднимаю хвостатого. Он не переставая шипит, пока она не сажает его к себе на колени.

– Не повезло нынче ночью? – спрашивает она и кивает на пустой горшок.

– Не то чтобы. Кое в чем повезло. Оба типа везения.

Она сидит со мной и слушает, пока я изливаю душу. Я рассказываю ей все, что мы видели, все, что мы узнали об Анне, как я снял проклятие и освободил ее. Заканчиваю самым стыдным: что потерял папин атам. Излагая эту последнюю часть, я едва осмеливаюсь поднять на нее глаза. Она старательно держит лицо. Не знаю, означает ли это, что она расстроена пропажей или понимает, как потеря отразилась на мне.

– Не думаю, что ты совершил ошибку, Кас, – ласково говорит она.

– Но ведь нож…

– Нож мы вернем. Если надо, я позвоню маме этого мальчика.

Испускаю стон. Она только что пересекла грань и из мягкой мамы-утешительницы превратилась в Звезду Отстоя.

– Но то, что ты сделал, – продолжает она. – С Анной. По-моему, это не ошибка.

– Моей работой было убить ее.

– Точно? Или твоей работой было ее остановить? – Она откидывается на спинку стула, баюкая в ладонях кружку с кофе. – То, что ты делаешь – что делал твой папа, – никогда не имело отношения к мести. Никакого воздаяния или восстановления равновесия. Не в этом твое призвание.

Тру руками лицо. Глаза слишком устали, чтобы четко видеть. Мозг слишком устал, чтобы ясно мыслить.

– Но ведь ты же остановил ее, Кас, верно?

– Да, – отвечаю я, а сам не уверен. Все происходило так быстро. Правда ли я избавился от Анниной темной половины или просто позволил ей скрыть ее? Зажмуриваюсь. – Не знаю. По-моему, да.

Мама вздыхает:

– Хватит глушить кофе. – Она отодвигает мою чашку. – Давай обратно в постель. А потом съездишь к Анне и выяснишь, во что она превратилась.

Смену времен года я наблюдал не раз. Когда тебя не отвлекают школа и друзья и какой там новый фильм выходит на следующей неделе, появляется время смотреть на деревья.

В Тандер-Бей осень красивее, чем в большинстве других мест. Масса оттенков цвета. Масса оттенков шелеста. Но здесь она и более своенравна. Один день зябко и мокро, стена серых облаков, а потом несколько дней как сегодня, с по-июльски теплым солнцем и ветерком таким легким, что листья словно переливаются ему в такт.

Я взял мамину машину. К Анне поехал, завезя маму в центр пройтись по магазинам. Она сказала, что домой ее подкинет подруга. Рад был услышать, что у нее тут завелись друзья. Будучи открытой и общительной, она легко сходится с людьми. Не то что я. Думаю, у папы тоже было немного по-другому, но обнаруживаю, что не могу как следует вспомнить, и это меня расстраивает, поэтому я не особенно напрягаю мозг. Лучше я буду верить, что все воспоминания на месте, просто не на поверхности, а правда это или нет, не важно.

Подхожу к дому и, кажется, вижу тень на западной его стороне. Моргаю, считая ее вывертами усталого зрения… пока тень не становится белой и не показывает бледную кожу.

– Я далеко не забредала, – говорит Анна, когда я подхожу к ней.

– Ты пряталась от меня.

– Я не сразу убедилась, что это ты. Мне надо быть осторожной. Не хочу, чтобы меня все видели. Если я теперь могу выходить из дома, это не значит, что я больше не мертва, – пожимает она плечами. Она так искренна. От всего пережитого ей следовало бы повредиться умом, повредиться необратимо. – Я рада, что ты вернулся.

– Мне нужно знать, – говорю я, – опасна ли ты по-прежнему.

– Давай уйдем внутрь, – предлагает она, и я соглашаюсь.

Странно видеть ее снаружи, на солнечном свету. Со стороны она просто девушка, собирающая цветы в солнечный денек. Только вот любой, кто вглядится попристальнее, сообразит, что она должна отчаянно мерзнуть в одном-то белом платьице.

Она заводит меня в дом и, как хорошая хозяйка, закрывает за мной дверь. Дом тоже как-то переменился. Ушел серый свет. В окна льется старое доброе солнце, пусть и приглушенное наслоениями грязи на стекле.

– Так что ты на самом деле хочешь узнать, Кас? – спрашивает Анна. – Собираюсь ли я и дальше убивать людей? Или способна ли я на это по-прежнему? – Она подносит руку к лицу, и к пальцам начинают змеиться темные вены. Глаза чернеют, а белое платье вскипает кровью, еще яростней, чем раньше, расплескивая капли по всей округе.

Я отпрыгиваю:

– Господи, Анна!

Она зависает в воздухе и чуть кружится, словно где-то играет ее любимая мелодия.