Анна в кроваво-алом

Хочет сказать больше. Знаю, что хочет. Но зная, что хочет, я точно так же понимаю, что не скажет.

Я вижу, как она уговаривает себя не подходить ближе. Спокойствие накрывает ее словно одеялом. Оно укрывает печаль и заставляет умолкнуть все стремления к чему-то иному. На языке у меня вертятся тысячи доводов, но я стискиваю зубы. Мы не дети, ни тот, ни другая. Мы не верим в сказки. А если б и верили, кто бы мы были? Уж всяко не прекрасный принц и спящая красавица. Я отрезаю головы жертвам убийств, а Анна растягивает кожу, пока та не лопнет, щелкает кости, как сухие ветки, пока те не превратятся в труху. Из нас получились бы… дракон и злая фея. Я понимаю это. И все равно должен ей сказать.

– Так нечестно.

Губы у Анны складываются в улыбку. Улыбка должна бы быть горькой, презрительной даже, но нет.

– Ты же понимаешь, что ты такое? – спрашивает она. – Ты мое спасение. Мой способ искупить вину. Заплатить за все, что я совершила.

Когда до меня доходит, чего она хочет, ощущение такое, будто получил в грудь сапогом. Я не удивляюсь, что она не торопится ходить на свидания и деликатно решать вопрос насчет бабочек и цветочков, но мне и в голову не приходило после всего случившегося, что она захочет, чтоб ее отослали прочь.

– Анна, не проси меня об этом.

Она не отвечает.

– Чего ради все это было? Почему я дрался? Зачем мы накладывали чары? Если ты просто собиралась…

– Иди и верни свой нож, – отвечает она и растворяется в воздухе прямо у меня на глазах, уходит в другой мир, куда я не в силах за ней последовать.

Глава 19

С момента освобождения Анны я не могу спать. Над моей кроватью нависают бесконечные кошмары и сумрачные фигуры. Пахнет сладким, прилипчивым дымом. Чертов кот орет под дверью моей спальни. Надо что-то делать. Темноты я не боюсь; я всегда спал как убитый и побывал в более чем достаточном количестве мрачных и опасных мест. Большую часть того, чего в этом мире стоит бояться, я уже повидал, и худшее из этого то, чего и при свете боишься. То, что видишь ясно и не можешь забыть, хуже темных сутулых фигур, порожденных воображением. У воображения плохая память, его плоды ускользают и размываются. Глаза помнят гораздо дольше.

Так почему сон наводит на меня такой ужас? Потому что он кажется реальным. И приходит уже слишком долго. Открываю глаза и ничего не вижу, но знаю, знаю, что, если суну ладонь под кровать, оттуда выскочит некая полуразложившаяся рука и утащит меня в ад.

Я пытался обвинить в этих кошмарах Анну и потому старался вообще о ней не думать. Забыть, чем кончилась наша последняя беседа. Забыть, что она взвалила на меня задачу вернуть атам, а затем убить ее с его помощью. При одной мысли об этом резко фыркаю. Потому что – ну как я могу?!

Вот и не буду. Не буду думать об этом и сделаю прокрастинацию своей новой любимой народной забавой.

Клюю носом посреди урока всемирной истории. К счастью, мистер Банофф в жизни об этом не догадается, потому что я сижу на задней парте, а он торчит у доски и разливается соловьем про Пунические войны. Я бы, наверное, даже увлекся, будь я в силах оставаться в сознании достаточно долго, чтобы уловить, о чем речь. Но у меня получается только по схеме: «бу-бу-бу, рубит, палец в ухе затек, резко очухиваюсь – повторить». Когда в конце урока звенит звонок, я в последний раз вздрагиваю и хлопаю глазами, затем выползаю из-за парты и направляюсь к Томасову шкафчику.

Прислоняюсь к соседней дверце, пока он запихивает свои учебники на место. Глаза он прячет. Что-то его гнетет. И одежда не такая мятая, как обычно. И чище вроде. И подходит одно к другому. Шикует ради Кармель.

– У тебя никак гель на волосах? – поддразниваю я.

– Ты чего такой беззаботный? – спрашивает он. – Новости не смотришь?

– О чем ты? – спрашиваю я, решая изображать невинность. Или невежество. Или и то и другое.

– Новости, – повторяет он свистящим шепотом. – Про чувака в парке. Расчлененка. – Он озирается, но никто не обращает на него внимания, как обычно.

– Ты думаешь, это Анна, – говорю я.

– А ты нет? – раздается голос у меня над ухом.

Резко оборачиваюсь. Кармель стоит прямо у меня за плечом. Она придвигается к Томасу, и по тому, как они на меня смотрят, я понимаю, что они уже подробно все обсудили. Чувствую себя атакованным и даже слегка обиженным. Меня оставили за бортом. Вдобавок кажусь себе капризным маленьким мальчиком, и это, в свою очередь, бесит еще больше.

Кармель продолжает:

– Ты не можешь отрицать, что совпадение крайне подозрительное.

– Я и не отрицаю. Но это и есть совпадение. Она этого не делала.

– Откуда ты знаешь? – спрашивают они в один голос, и это вовсе не умилительно.

– Ау, Кармель!

Разговор резко обрывается – к нам подходит Кати во главе стайки девчонок. Большинство мне незнакомы, но пара-тройка ходят на одни предметы со мной. Одна из них, миниатюрная брюнетка с вьющимися волосами и в веснушках, улыбается мне. Томаса они дружно игнорируют.

– Привет, Кати, – прохладно отзывается Кармель. – Что такое?

– Ты все еще намерена помогать нам с Зимним балом? Или нам с Сарой, Нат и Кейси делать все самим?