Аннаянска, сумасбродная великая княжна

Бернард Шоу Аннаянска, сумасбродная великая княжна

«Аннаянска» — чисто бравурная пьеса. Для своих «номеров» современный мюзик-холл требует небольших скетчей, которые продолжаются минут двадцать и позволяют любимцу публики совершить краткий, но блистательный выход в достаточно заурядной постановке. В прежние времена мы с мисс Маккарти[1] не раз помогали друг другу прославиться в серьезных пьесах — от «Человека и сверхчеловека» до «Андрокла», — а мистер Чарлз Рикетс[2] снисходил к нашим просьбам и, оторвавшись от своих занятий живописью и скульптурой, придумывал для наших пьес удивительные костюмы. Но вот мы трое разогнули спины — как, вероятно, разгибали спины миссис Сидонс[3], сэр Джошуа Рейнолдс[4] и доктор Джонсон[5] — и создали «номер» для мюзик-холла «Колизей»[6]. Нет, мы не смотрели на театр-варьете сверху вниз и не считали его лилипутом или свой театр — Гулливером. Напротив, мы — трое новичков, только что освободившихся из-под тяжкого ига интеллектуального театра, — просили публику о снисхождении.

Сияли огни рампы, звучал «1812-й год» Чайковского; мисс Маккарти и мистер Рикетс легко и естественно показали себя с лучшей стороны. Мне, боюсь, это не удалось. За свой вклад в пьесу я удостоился всего одного комплимента: какой-то приятель сказал мне, что это единственная из моих вещей, которая не показалась ему слишком длинной. Тогда — действуя по своему правилу: «радуйся упрекам, ибо за ними часто скрывается похвала», — я добавил к ней еще пару страниц.

АННАЯНСКА, СУМАСБРОДНАЯ ВЕЛИКАЯ КНЯЖНА Революционно-романтическая пьеска

Кабинет генерала в ставке на восточном фронте в Беотии. Посреди кабинета большой стол с телефоном, письменными принадлежностями, бумагами и прочим, У одного конца стола удобное кресло для генерала. За креслом — окно. У противоположного конца стола простая деревянная скамья. На столе пишущая машинка, против нее стоит спинкой к двери обычный конторский стул. Рядом с дверью, расположенной за деревянной скамьей, стоит вешалка для верхней одежды. В кабинете никого нет.

Входит генерал Страмфест, за ним — лейтенант Шнайдкинд. Они снимают шинели и фуражки. Шнайдкинд задерживается возле вешалки, Страмфест подходит к столу.

Страмфест. Шнайдкинд!

Шнайдкинд. Да, сэр?

Страмфест. Вы еще не отослали правительству мое донесение? (Садится.)

Шнайдкинд (подходя к столу). Нет, сэр. Какому правительству прикажете его отослать? (Садится.)

Страмфест. Смотря по обстановке. Как развиваются события? У кого, по-вашему, больше шансов оказаться завтра утром у власти?

Шнайдкинд. Вчера крепче всех держалось временное правительство. Но я слышал, что сегодня у них застрелился премьер-министр и что лидер левого крыла перестрелял всех остальных.

Страмфест. Так. Это прекрасно. Но ведь они всегда стреляются холостыми патронами.

Шнайдкинд. Даже холостой патрон означает капитуляцию, сэр. По-моему, донесение следует отослать максимилианистам.

Страмфест. Они держатся не крепче, чем оппидо-шоуисты. И по-моему, умеренные красные революционеры имеют точно такие же шансы.

Шнайдкинд. Можно отпечатать донесение под копирку и послать каждому правительству по экземпляру.

Страмфест. Пустая трата бумаги. С тем же успехом можно посылать донесения в детский сад. (Со стоном опускает голову на стол.)

Шнайдкинд. Вы утомлены, сэр.

Страмфест. Шнайдкинд, Шнайдкинд, неужели вы еще можете жить на этом свете?

Шнайдкинд. В мои годы, сэр, человек опрашивает себя: неужели я уже могу отправиться на тот свет?