«Быть может, вы хотите, чтобы я привел доводы в
пользу того, что было продумано людьми, превосходившими меня мудростью? Но если
бы нам первым пришлось выносить приговор по такому делу, неужели вы полагаете,
что раб, решившийся убить господина, ни разу не обронил угрозы, ни о чем не
проговорился в запальчивости? Допустим, что он скрыл ото всех свой умысел, что
припас оружие без ведома всех остальных. Но неужели ему удалось обмануть
охрану, открыть двери спальни, внести в нее свет, наконец совершить убийство, и
никто ничего не заметил? Многие улики предшествуют преступлению. Если рабам в
случае недонесения предстоит погибнуть, то каждый из нас может жить один среди
многих, пребывать в безопасности среди опасающихся друг друга, наконец знать,
что злоумышленников настигнет возмездие. Душевные свойства рабов внушали
подозрение нашим предкам и в те времена, когда они рождались среди тех же полей
и в тех же домах, что мы сами, и с младенчества воспитывались а любви к своим
господам. Но после того как мы стали владеть рабами из множества племен и
народов, у которых отличные от наших обычаи, которые поклоняются иноземным
святыням или не чтят никаких, этот сброд не обуздать иначе, как устрашением. Но
погибнут некоторые безвинные? Когда каждого десятого из бежавших с поля
сражения засекают палками насмерть, жребий падает порою и на отважного. И
вообще всякое примерное наказание, распространяемое на многих, заключает в себе
долю несправедливости, которая, являясь злом для отдельных лиц, возмещается
общественной пользой».
45.
Никто не осмелился выступить против Кассия, и в
ответ ему раздались лишь невнятные голоса сожалевших об участи такого множества
обреченных, большинство которых бесспорно страдало безвинно, и среди них
старики, дети, женщины; все же взяли верх настаивавшие на казни. Но этот
приговор нельзя было привести в исполнение, так как собравшаяся толпа угрожала
взяться за камни и факелы. Тогда Цезарь, разбранив народ в особом указе,
выставил вдоль всего пути, которым должны были проследовать на казнь
осужденные, воинские заслоны. Цингоний Варрон внес предложение выслать из
Италии проживавших под тем же кровом вольноотпущенников, но принцепс
воспротивился этому, дабы древнему установлению, которого не могло смягчить
милосердие, жестокость не придала большую беспощадность.
46.
При тех же консулах по жалобе вифинцев был осужден
на основании закона о вымогательстве Тарквитий Приск, что доставило большую
радость сенаторам, не забывшим про обвинения, которые он в свое время возвел на
своего проконсула Статилия Тавра. Квинтом Волузием, Секстием Африканом и
Требеллием Максимом был проведен в Галлии ценз; Волузий и Африкан соперничали
между собою в знатности и, пренебрегая Требеллием, способствовали тем самым его
выдвижению на первое место.
47.
В этом году умер Меммий Регул; он выделялся
влиятельностью, душевной стойкостью и доброй славой, насколько это возможно при
всезатмевающем сиянии императорского величия, так что даже Нерон, когда занемог
и окружавшие его льстецы принялись говорить, что, если его унесет судьба,
придет конец и империи, ответил на это, что государству есть на кого опереться,
и когда они стали допытываться, на кого именно, назвал Меммия Регула. Тем не
менее Регул остался жив, защищаемый своею бездеятельностью и тем, что знатность
его была недавнего происхождения, а состояние не таково, чтобы возбуждать
зависть. В том же году Нерон освятил гимнасий и с греческой щедростью выдал
оливковое масло всадникам и сенату.