Аномалии личности. Психологический подход

В клинике известен так называемый экзистенциальный невроз – человек все может делать вполне успешно, но жизнь вдруг лишается смысла, и он бессильно повисает (обвисает), как марионетка, которую уже никто не держит. Классические подтверждения этому можно найти в работах Виктора Франкла[136], который с особой убедительностью показал, что общие вершинные смыслы (он говорил в этом случае о «сверхсмыслах») есть основная подъемная сила, удерживающая человека как в повседневности, так и перед лицом тяжких испытаний и даже самой смерти. Вне этой постоянной работы личности, единственно способной (призванной) создавать и удерживать смысловое целое, не сводящееся к частям, отдельным действиям и поступкам, – человек не может стать свободным и нравственным существом.

Следующий важный момент. Поскольку уяснение смысла (особенно в его предельных формах) не дается человеку прямо и непосредственно, то это уяснение (обнаружение) требует, во-первых, постановки специальной задачи – по точному выражению А. Н. Леонтьева, «задачи на личностный смысл»[137] – и, во-вторых, внутренней активности, направленной на решение задачи смыслооткрытия, смыслообнаружения, смыслопостроения.

Это, кстати, еще раз показывает, что смысл не всегда (не во всех своих явлениях, ипостасях) лишь тень от мотива, послушно меняющая в зависимости от него свои очертания и конфигурацию (что следует из леонтьевской формулы «каков мотив, таков и смысл»). Возможно иное понимание и даже оборачивание этой формулы, когда именно смысл задает конкретную конфигурацию мотивов (или, по крайней мере, ее оценку, отношение к ней), порождая при этом, в частности, и особую деятельность (особый строй деятельности), предметом которой становится решение «задачи на смысл», то есть выявление, осознавание личностного смысла происходящего. Обнаруживая себя в реальности, смысл всегда, по словам К. Г. Юнга, «свидетельствует из себя самого»[138]. Другое дело, что это свидетельство должно быть «запеленговано» и «расшифровано», что и требует от человека постоянного внимания, чувствительности к происходящему, словом, специальной активности смыслообнаружения.

Итак, наряду с пониманием смысла как производного от предметной деятельности, как порожденного конкретными мотивами, целями, их соотношениями и перипетиями, можно предложить иное видение, при котором определенные формы смысла одновременно находятся как бы «над» деятельностью, являясь не ее тенью, а светом, в котором она получает свою личностную оценку. И в этом – втором – случае смысл остается, по природе, отражением, точнее, образованием, – отражающим, являющим, устанавливающим некое отношение, на этот раз между деятельностной активностью как таковой и тем, что ее превосходит, точнее, вмещает – бытием, временем, историей, вечностью[139]. Совместимы ли эти два («деятельностное» и «наддеятельностное») понимания?

На наш взгляд – да. К возможным уровням смысловой сферы мы подойдем вскоре, а пока, в самом первом приближении, так соединим эти подходы: действительность в постоянно меняющейся сложной среде с ее противоречиями, проблемами, конфликтами, борьбой за осуществление мотивов и целей, конечно же, порождает отчетливые и жизненно важные для нас смысловые образования, их системы с внутренними иерархиями и переходами. Но если мы видим (осмысливаем) себя лишь в свете этого рода образований, то можно ли (дается ли возможность) понять себя не как только делателя, борца, победителя, побежденного, преодолевающего (что, безусловно, очень важно), но и как человека, имеющего неразменную цену вне зависимости от решенных и не решенных им проблем, его побед и поражений?

Этот вопрос (могущий быть по-своему преломленным в душе каждого) порождает предельную форму «задачи на личностный смысл» – жажду сквозь привычную, пусть даже приносящую удовольствие и успех деятельность или – напротив – сквозь неудачи, тяготы, страдания, болезни обнаружить такой смысл, который обнимет происходящее, соединит части в целое не в масштабе отдельных, пусть крайне насущных деятельностей, а в масштабе всего пространства жизни и смерти. Не смиряясь с неотвратимостью конечного, человек ищет бесконечного, или иначе – ищет (жаждет) смысла жизни, неуничтожимого фактом смерти, или еще иначе – жизни, не обессмысливаемой смертью.