Аномалии личности. Психологический подход

Само стремление к обретению такого рода смысла – вполне нормальное, более того – сущностное свойство человека (о чем уже говорилось в гл. I, § 2), другое дело, что путь к этому обретению, как правило, драматичен и при жизни принципиально незавершен. Он не дан, а задан. В этом плане предельный смысл всегда субъективно открывается не полностью, а с ощущением остатка чего-то, причем очень важного (может быть – самого важного), но недовыраженного, недопонятого, недопережитого, словно остающегося еще запечатанным, сокровенным, закрытым. Это «не-до», что не ухватывается, не дается («не-до-дается») до конца в руки, – феноменальное проявление самой ненасыщаемой из потребностей – потребности в осмысленности своего бытия, в обретении его общего высшего смысла[140]. Не деятельности только, которой я увлечен, не действия только, в завершении которого я столь заинтересован, но всей моей жизни в целом, в отношении ее к прошлому, настоящему, будущему, к самой вечности, без чего и смыслы конкретные, казалось бы – столь насущные, начинают блекнуть, вянуть, опадать.

Причем раскрытие, ухватывание этого неухватываемого возможно, о чем говорилось неоднократно, только через внутреннюю работу самого человека, его переживания, уяснения, понимания. Смысл не есть внешняя вещь, которую надобно выбрать среди других. Он – еще раз – не дан, а задан как чаемое раскрытие связи жизненных отношений к вещам, миру и людям. Задача эта обращена к каждому из нас, ко мне лично, и никем иным, кроме как мной (с Божьей помощью – добавит верующий), выполнена, решена быть не может.

Обратим внимание читателя, что все эти, на первый взгляд столь абстрактные, далекие от жизни положения могут быть усмотрены или – по-другому – лежат в основе (в качестве механизма и принципа) множества совершенно повседневных коллизий, что можно наблюдать вокруг (равно и в себе) как при «нормальном», так и при «аномальном» развитии. Ниже в книге мы еще будем рассматривать некоторые варианты преломлений внутренних противоречий, приводящих к отклонениям личности, а пока, в качестве предварительного общего примера, оттолкнемся от хрестоматийного «в моей душе лежит сокровище, и ключ поручен только мне». Далее, как известно, у Александра Блока следуют строки, которые могут соблазнить читателя, ведь речь там о «пьяницах с глазами кроликов» и согласии самого поэта с ними: «Я знаю, пьяное чудовище, ты право – истина в вине». Но не смущайтесь, читатель, – в стремлении к алкоголю, наркотикам в качестве одного из важных пусковых компонентов (верной приманки, сыра в мышеловеке) – обещание (надо ли говорить – тщетное) проникновения, прорыва, в обход скучной действительности, в метафизическое смысловое пространство (отсюда затасканное «in vino veritas»). Другое дело, что путь этот онтологически и психологически пагубный, в конце его – не истина, а ее муляж, пустота, кабальная зависимость от перерождающихся организма, психики и личности (подробно и поэтапно от этом – в гл. VI).

Так или иначе поиск сокровенного «ключа» может иметь разные траектории и жизненные маршруты, включая ложные, пустые. Твой «ключ» может (не только со злыми, но и с благими намерениями) быть кем-то подменен, или оказаться бутафорским, или легкомысленно потерянным, или проданным за внешние блага и т. п. И тогда сокровище остается неотомкнутым (что случается – увы – столь часто).

Но несмотря ни на что, пусть загнанное в подсознание, потопленное в вине, материальных заботах, утехах, тщеславии, – ощущение, подразумение в человеке чего-то его превосходящего, главного, сокровенного, неиссякаемая на то надежда (не гасимая до конца даже постоянством горьких разочарований) остаются неизбывными, что указывает на их отношение к самой сути, сущности, сердцевине человеческой натуры.

Как иллюстрация на эту тему – отрывок из книги А. А. Брудного: «Мир – это фрегат, говорит Мелвилл в заключении романа „Белый бушлат“, – который совершает плавание в исполнении тайного приказа, и мы являемся хранителем и секретного пакета, чье содержание жаждем узнать. В свое время И. А. Лихачев, вдумчиво и осторожно, как умел только он, оспорил мое толкование (и перевод) этой части текста „Бушлата“ – и безупречно доказал, что мы не сохраняем секретный пакет, как некие тайные стражи, нет, мы храним его как часть самих себя, неизведанную и действующую – или, быть может, только способную к действию, к реализации, то есть существующую как возможность. Вскрыть пакет нам не дано, но думать о том, что он скрывает, – наше право и даже долг»[141].