Аномалия

– Африканский Дубай, как они выражаются, – продолжает Элен Шаррье. – Его даже приподняли на несколько метров, принимая во внимание возможные изменения уровня воды. С высоты этих роскошных билдингов они смогут наблюдать, как потонет Лагос и его сорок миллионов жителей от Курамо-Бич до трущоб Макоко, сточной канавы под открытым небом… Извините, Уго, но, по-моему, это чудовищно. А знаете, что хуже всего? Таков мир будущего. Мы сдались, сложили оружие, теперь каждый за себя, но все равно никто не спасется. Это не Лагос отдаляется от цивилизации, а мы, все мы повсюду неумолимо приближаемся к Лагосу.

– Вы преувеличиваете.

– Если бы.

Внезапно в зале, где проходит пресс-конференция, стихает шум. Какой-то репортер задал Слимбою вопрос.

– Эз Онедика из “Панча”. Слимбой, говорят, ты споешь новую песню с Doctor Fake? Это что, будет песня в защиту гомосексуализма? Ты гомосексуал?

Наступает тишина, непробиваемая как кирпич. Если вся Африка – ад для гомосексуалов, то Нигерия – его девятый круг. По закону им здесь грозит четырнадцать лет тюрьмы, полиция преследует их, вымогает деньги, и поголовно все население с отвращением и омерзением чурается их, подстегиваемое слухами и ненавистью епископов и священников-евангелистов на юге и мусульман на севере, применяющих шариат на деле. Ни дня не обходится без того, чтобы не убили или не линчевали каких-нибудь молодых людей, ни дня без того, чтобы какой-нибудь певец, актер или спортсмен не был вынужден с дрожью в голосе защищаться и уверять, что он не гей. Так что да, три месяца назад утонченный Doctor Fake, не рискнув, разумеется, признаться в любви к мужчинам, все же нарушил табу своим хитом с вполне безобидными и все же двусмысленными словами Be Yourself.

– Слишком много вопросов, – отвечает Слимбой. – Да, я собираюсь петь с Doctor Fake, песня называется True Men Tell the Truth. Но что такое “песня в защиту гомосексуализма”? Это пустой звук. Вот My Nollywood Girl, например, это песня о любви, а не “в защиту гетеросексуальности”. Чувствуешь разницу? Кроме того, у меня для вас сенсация: я только что узнал, несколько минут назад, что в Лондоне у меня намечена запись с Элтоном Джоном. Его личный самолет прилетит за мной послезавтра.

Но журналист не отстает:

– А сам ты гей, Слимбой?

– Напрашиваешься на свидание?

Журналисты смеются, Слимбой его добивает:

– Почему бы тебе не задать этот вопрос Суоми?

Девушка любезно улыбается и тут же целует Слимбоя взасос с наигранной и одновременно игривой жадностью. Под аплодисменты журналистов поцелуй быстро сходит на нет. Слимбой, галантно завершив его, добавляет:

– Но когда я читаю, что жители одной деревни забили камнями двух шестнадцатилетних ребят, после того как проповедник громогласно осудил их просто потому, что они поцеловались, да, я заявляю, что нам есть что менять в этой стране. Суоми вполне согласна со мной по этому поводу. Мы не можем никого заставить быть тем, кем он не является. Нам нужна терпимость, нужна любовь. Неужели мы станем счастливее, причиняя зло другим?

Всеобщий гул, новые вопросы. Слимбой поворачивается к обеспокоенному менеджеру, и тот заканчивает пресс-конференцию. Но, будь его воля, певец рассказал бы историю Тома, своего первого любовника, – Слимбою было тогда пятнадцать лет, и у него на глазах Тома сожгла живьем разъяренная толпа, он рассказал бы, как сам спасался ночью бегством, босой, изможденный, запуганный, с окровавленным лицом, как он несся по Ибадану, подальше от враждебного сброда, он описал бы свои мимолетные рискованные свидания и отчаянное положение геев в Нигерии и в других странах Африки, откуда в конечном счете они все сбежали, найдя приют у белых в холодных странах, где у них еще есть хотя бы право дышать. С Doctor Fake он будет петь True Men Tell the Truth, но какая же в этом таится ирония, какая ложь, какое предательство! Чтобы остаться в Лагосе – и Слимбой это прекрасно понимает, – ему пришлось изобрести себе другую жизнь и даже вступить в сговор с Суоми, восходящей звездой “Нолливуда”, восхитительной Суоми, которая, понятное дело, любит женщин так же сильно, как он мужчин.

Внезапно Элен Шаррье заметила высокого чернокожего мужчину в темном костюме. Он скромно стоит в сторонке и наблюдает за молодым певцом. Она повернулась к итальянскому консулу, мотнув головой в его сторону:

– Уго, видите того мужика, он что-то все время пишет на мобильнике и фотографирует. Представляю вам британского торгового атташе. Джон Грей. Не поручусь, что это его настоящее имя, но вот в том, что он служит в британской разведке, я абсолютно уверена. И он тут не один такой. Здесь находятся еще два сотрудника службы безопасности консульства. А главное, с полдюжины странных типов, которых я никогда раньше не видела. МИ-6, как пить дать.

– У вас глаз алмаз, Элен, ну надо же. Вы сами, случайно, не из французской разведки?

– Нет, Уго, конечно нет. Но сами подумайте, будь я в разведке, я бы все отрицала.