Читаем Аномалия полностью

Дело в том, что Мередит скучно в Принстоне. Будучи жительницей Лондона, она не любит этот провинциальный город, где в японском ресторане – единственном, что открыт “допоздна”, – уже с полдесятого начинают мигать лампочками, намекая, что они закрываются, не любит и сам кампус, косящий под Хогвартс с его средневековыми донжонами и колокольнями девятнадцатого века, она никак не свыкнется со студентами, которые очень много о себе понимают и под тем предлогом, что родители выложили шестьдесят тысяч баксов за их обучение, днем и ночью шлют ей по мейлу дурацкие вопросы про теорему о симплектическом верблюде Громова, требуя к тому же немедленного ответа, притом что, черт побери, могли бы типа сами заглянуть в соответствующую статью Википедии, кстати очень хорошо написанную, она ненавидит профессоров, смотрящих на нее свысока, ну понятно, ее родной Сент-Эндрюс в подметки не годится Принстону, а они-то как раз из Принстона, ЧТД. Вот Эдриан не такой, и не будь он ужасным недотепой, он бы уже сто раз догадался, что нравится ей. Больно он мечтательный для вероятностника, у него зеленые глаза, по которым его можно принять за теоретика чисел, несмотря на довольно длинные волосы теоретика игр, троцкистские стальные очочки логика и старые дырявые футболки алгебраиста, – та, что на нем в данный момент, на редкость растянутая и дурацкая. Она догадывается, что он жутко талантлив. Иначе давно бы ушел в финансы. Талантлив, но застенчив, и когда он, заикаясь, произносит: “Мередит, я хотел вас спросить… Ммм… вы ведь занимаетесь… локально симметрическими пространствами и…” – она обрывает его:

– Нет, Эдриан, отнюдь. В данный момент я занимаюсь тем, что добросовестно напиваюсь. Я счастлива, что Танидзаки и этот мачо Бреннер из Стэнфорда получили Филдсовскую премию за проблемы взаимодействия топологии и алгебраической геометрии, учитывая, что в этой области я являюсь соавтором почти всех статей в том случае, когда я не единственный их автор. Кстати, я живу в Трентоне, в гнилом домишке, где вода то чуть теплая, то холодная, моя гибридная “тойота” уже шесть дней как заглохла, вроде что-то с аккумулятором, я порвала с мужчиной своей жизни – по крайней мере, я его таковым считала – год назад, так что получается, дайте-ка я подсчитаю, у меня четыре месяца не было секса. Сейчас конец июня? Тогда нет, шесть. Полгода… И я даже не особенно унываю. А вы как, Эдриан, у вас все путем? Дом, машина, секс?

Не успев начаться, разговор принимает для Эдриана тревожный оборот. Он старается произнести как можно четче:

– Моя машина на ходу. У меня есть горячая вода. Я…

– Тогда почему у вас вечно вид печального спаниеля, ушами в миске? Дело идет к тому, что я допью пиво и возьму еще бутылку.

– Если вы хотите побыстрее впасть в кому, Мередит, в зале Тьюринга, в шкафу, за фломастерами, стоит текила.

– Отличная идея.

Мередит отставила бутылку, двинулась по лужайке к входу в здание, выписывая кренделя, и неловко толкнула дверь. Эдриан последовал за ней, немного волнуясь и стараясь не слишком пялиться на ее задницу, когда она быстро взбегала по лестнице. Она остановилась перед дверью в зал и прислонилась к стене.

– Я британка, Эдриан, предупреждаю вас, если вы попытаетесь меня изнасиловать, я не окажу сопротивления, и все мысли мои будут о королеве.

– Вы перебрали, Мередит.

– А вы недобрали.

Мередит повернула дверную ручку и вошла, вращаясь вокруг собственной оси, и, едва не растянувшись во весь рост, рухнула на стул, не в силах совладать с головокружением. Потом осмотрелась вокруг:

– Ну и где ваша текила?

– Не уверен, что с вашей стороны будет разумно…

– Сядьте рядом со мной. И не говорите мне о стохастических процессах, если бы вы только знали, как мало меня это волнует в данный момент.

Эдриан повиновался, взглянув на нее в замешательстве.

– Да поцелуйте же меня, черт возьми. Вам же ужас как хочется меня поцеловать, и сейчас мне плевать, что вы фигово целуетесь.

– Я… Мередит, уверяю вас… Нет, вы мне нравитесь, но я…

– Да, пусть это не очень романтично, и что с того? Потом мы посмеемся над собой вместе с нашими детьми. Поцелуйте меня, или я заплачу. Или закричу. Эй! Караул!

– Мередит, прошу вас. – Эдриан внезапно встревожился. – Вы так дошутитесь.

– А! Попался. Ладно, шучу. Почему все мужики впадают в ступор, когда женщина проявляет инициативу?

Мередит внезапно притянула его к себе и ткнулась ему в губы. У ее губ клубничный вкус, она закрыла глаза, и они надолго замерли, не осмеливаясь даже толком поцеловаться, как вдруг у Эдриана во внутреннем кармане пиджака завибрировал и громко зазвонил мобильник. Он резко отстранился от Мередит, у которой, как оказалось, такой же обалдевший вид, как и у него, вынул телефон металлического цвета и с изумлением посмотрел на экран.

– Это ваша жена? – тут же спросила Мередит. Впрочем, ей сейчас на это плевать с высокой колокольни.

– Я не женат.

Перейти на страницу:

Все книги серии Гонкуровская премия

Сингэ сабур (Камень терпения)
Сингэ сабур (Камень терпения)

Афганец Атик Рахими живет во Франции и пишет книги, чтобы рассказать правду о своей истерзанной войнами стране. Выпустив несколько романов на родном языке, Рахими решился написать книгу на языке своей новой родины, и эта первая попытка оказалась столь удачной, что роман «Сингэ сабур (Камень терпения)» в 2008 г. был удостоен высшей литературной награды Франции — Гонкуровской премии. В этом коротком романе через монолог афганской женщины предстает широкая панорама всей жизни сегодняшнего Афганистана, с тупой феодальной жестокостью внутрисемейных отношений, скукой быта и в то же время поэтичностью верований древнего народа.* * *Этот камень, он, знаешь, такой, что если положишь его перед собой, то можешь излить ему все свои горести и печали, и страдания, и скорби, и невзгоды… А камень тебя слушает, впитывает все слова твои, все тайны твои, до тех пор пока однажды не треснет и не рассыпется.Вот как называют этот камень: сингэ сабур, камень терпения!Атик Рахими* * *Танковые залпы, отрезанные моджахедами головы, ночной вой собак, поедающих трупы, и суфийские легенды, рассказанные старым мудрецом на смертном одре, — таков жестокий повседневный быт афганской деревни, одной из многих, оказавшихся в эпицентре гражданской войны. Афганский писатель Атик Рахими описал его по-французски в повести «Камень терпения», получившей в 2008 году Гонкуровскую премию — одну из самых престижных наград в литературном мире Европы. Поразительно, что этот жутковатый текст на самом деле о любви — сильной, страстной и трагической любви молодой афганской женщины к смертельно раненному мужу — моджахеду.

Атик Рахими

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги