Андре сделал себе черный кофе, сел у окна и окинул взглядом строительную площадку. Сейчас десять часов, встреча была назначена на девять. Но он все предусмотрел: и свое неприличное опоздание, и сандалии, выцветшие джинсы, белую рубашку из хлопка с воротником Неру и холщовый рюкзак. Его приезд на стройку был намечен уже очень давно, но они с Нильсеном решили сказать, что он специально прилетел в Индию только ради них.
Мобильный отряд инженеров “Сингх Сансет Констракшн” расселся кружком вокруг босса. Шесть черных, плотно облегающих костюмов, шесть безупречно завязанных галстуков, шесть напряженных лиц. Когда Андре вошел, все встали. Архитектор решительно направился к Сингху, он с ним никогда не встречался, но Нильсен прислал ему фотографию. Ему лет пятьдесят, он сухопарый, мускулистый, у него приглаженные седые волосы и живой взгляд. Прежде чем Сингх, скрестив руки на груди, успел склониться в традиционном индийском приветствии, Ванье энергично пожал ему руку. И заговорил с сильным французским акцентом Мориса Шевалье – это тоже тонкий расчет.
–
–
– Мистер Сингх, у нас есть два часа на то, чтобы уладить все наши проблемы. Сегодня вечером я улечу в Нью-Йорк. Дело плохо. Очень плохо. Вы меня понимаете. Прежде всего я бы хотел, чтобы мы вместе прошлись по стройке.
–
Не дожидаясь продолжения, Ванье развернулся и вышел. Все двинулись за ним. Ванье шел быстро, Нильсен не отставал от него ни на шаг, инженеры индифферентно поспешали за ними. Нильсен прошептал ему:
– Утром мы получили из лаборатории отчет по пробам бетона из свай. Что касается прочности на сжатие, мы далеки от класса С 100/115. В этих сваях скорее С 90, а то и меньше. Ситуацию можно исправить, установив новые сваи, а об этих просто забыть.
Ванье кивает. Юный Нильсен – его секретное оружие в Индии. Он всего месяц как в Мумбаи, и весь месяц, каждый день, на прекрасном техническом английском он проводит в довольно напряженной обстановке рабочие совещания с поставщиками, весь месяц этот мальчик, похожий на австралийского серфера, ошеломленно слушает, что говорят вокруг него на хинди, которым он прекрасно владеет, это язык его детства, проведенного на Гоа, в курортном местечке на берегу Индийского океана, где его мать до сих пор держит
Оказавшись у пяты фундамента, Ванье открыл сумку и извлек оттуда компьютер, портативный спутниковый терминал и лазерный дальномер. Он все подсоединил, проверил данные, настроил дальномер, пять раз, десять раз все пересчитал и снова направил его на верхушку одной из свай, потом другой. Инженеры Сингха терпеливо обливались потом на солнцепеке. Он тянул время чуть дольше, чем нужно, потом дотошно и неторопливо свернулся, и все побрели назад совещаться.
Ванье сел и жестом пригласил остальных последовать его примеру. Выдержав несколько секунд, он сказал внезапно по-английски, без малейшего акцента:
– Мистер Сингх, допущенная вами ошибка привела к нежелательным последствиям. Пришла пора ее исправить, потом будет слишком поздно. Архитектура – это игра, ученая, но игра, но не о ней речь. А вот строительство – это не игрушки, все надо делать сообща… Вы понимаете? Сообща…
Сингх кивнул.
К полудню Ванье получил все, за чем пришел. Сингх согласился с новым графиком, а низкие штрафы, которые выставят им “Ванье & Эдельман”, покроют лишь расходы на экспертные заключения и адвоката. На переправе коней не меняют. Бурение возобновится сегодня же во второй половине дня, закачка нового бетона под давлением произойдет ночью, в самое прохладное время суток. Учитывая срочность, Ванье требует не только класс
При такой жаре бетон за неделю схватится, и недели через три его можно будет нагружать.
Инженеры “Сингх Сансет” препирались, изучая новый график, но Ванье откланялся на индийский манер, и они с Нильсеном вышли из зала.
Удалившись от стройплощадки, они купили у уличного торговца два ледяных “Кингфишера” и гуляючи направились к докам. У Ванье оставалось еще три часа до вылета в Нью-Йорк. Внезапно Нильсен участливо спросил: “Кстати, Андре, как там Люси? Она закончила фильм фон Тротта?”
Ванье улыбнулся. Или скорее скривился. Он попытался увильнуть от ответа, обойти эту тему молчанием, понимая, что пытается скрыть их разрыв, как будто, признавшись во всем Нильсену, он сделает его еще бесповоротнее. Какое унижение. Впервые в жизни он почувствовал себя стариком, и ему стало стыдно, что жизнь обошлась с ним так несправедливо.