Аномальная зона

А через несколько минут, подняв лампу повыше, капитан разглядел, что штольня упёрлась в разлом, на дне которого бурлил, стремительно нёсся, пенясь и задевая острые скальные берега, чёрный поток.

– Вода! Лес! – указал на подземную реку Коля.

Только теперь до Фролова дошло, что именно этим путём попадал наружу вольнолюбивый рабсил! От мысли, что придётся нырнуть в этот мрачный, холодный поток, милиционеру стало не по себе.

Подойдя к самому краю, он осветил русло. Слева, примерно в десятке метров, вода вырывалась из узкой щели в скале и обрушивалась в нишу внизу, образуя неширокое озерцо. Из него, крутанувшись буруном, поток устремлялся вправо и с грохотом нырял под каменистые своды, исчезая из глаз.

Фролов опасливо попятился. Ухнуть в ледяную до ломоты в костях реку, уйти, увлекаемому течением, в недра горы, плыть неизвестно сколь долго без глотка воздуха с тем, чтобы вынырнуть непонятно где? Да и вынырнуть ли вообще? На это он решительно не способен. И рассуждая здраво, если бы существовал этот водный путь на поверхность, на волю, разве не додумались бы воспользоваться им за столько лет досужие в поисках тропок к свободе и изощрённые в побегах зеки? Но ведь рабсил-то на воле бывал! Однако откуда ему, Фролову, об этом известно? Разве можно считать достоверным источником сведений умирающего заключённого и полоумного зверочеловека? Нет, риск слишком велик… И потом, если, что маловероятно, побег вплавь по подземной реке и удастся, разве сможет он выжить без снаряжения, без продуктов питания, в лёгкой драной одежонке каторжанина, блуждая в промозглой осенней тайге?

– Вода! Лес! Ходить! – прервал его отчаянные размышления счастливым возгласом Коля.

И вдруг, схватив правую руку милиционера так крепко, что тот выпустил из пальцев лампу, которая разбилась о камни, мигнув на прощание жалобно, рабсил шагнул с края обрыва вниз. Не успев ахнуть, Фролов полетел следом и, ударившись о поверхность воды, сделал лишь один судорожный вдох, глотнул напоследок воздуха, а затем камнем пошёл ко дну…

Дальнейшее он помнил смутно. Пучина, как и предполагалось, ледяная, тисками холода сдавив грудь, поглотила и подхватила его, понесла в неизвестность.

Объятый ужасом, Фролов почти сразу почувствовал нехватку воздуха. Тысячи микроскопических игл, будто морозные лучики снежинок, впились ему в лёгкие. Неудержимый рефлекс побуждал вдохнуть полной грудью, насытить кровь кислородом, и капитан до хруста стискивал зубы, понимая, что вдох на глубине окажется в его жизни последним.

Он мучительно таращил глаза, но не видел ничего вокруг и даже не мог понять, на поверхности ли находится или погружён в пучину.

Рабсил по-прежнему крепко держал капитана за руку, а тот в панике вцепился намертво в густую шерсть зверочеловека, схватился прочно и не отпустил, теряя сознание…

Наверное, он всё-таки порядком наглотался воды. Потому что, когда очнулся в кромешной тьме, чувствуя под боком надёжную твердь скалы, долго откашливался, дрожа от холода в мокрой одежде, отхаркивался и чихал, дыша тяжело, с бульканьем, и сплёвывая скопившуюся в бронхах жидкость.

Кто-то шевельнулся рядом. По пахнущей остро сырой шерсти опознал Колю. Сказал, стуча зубами, от озноба и страха:

– Ты что же это, гад, делаешь?! Ведь утопить меня мог!

– Вода! Лес! Ходить! – рявкнул восторженно рабсил.

– Какой, нахрен, ходить! – возмутился, едва дыша, Фролов. – Плыл, как говно в проруби… Да постой ты, дай дух перевести!

Но зверочеловек схватил его за рукав промокшей насквозь робы, потянул к бурлящей поодаль реке.

– Ч-чёрт… Стой! Опять?! – вскрикнул капитан, но Коля подхватил его подмышку, понёс, и в следующее мгновение милиционер вновь оказался в воде по пояс, сердце захолонуло, он судорожно вцепился в лохматый загривок спутника и поплыл рядом с ним, увлекаемый быстрым течением. Стараясь держаться выше уровня реки, задрал голову вверх. И тут же получил сильнейший удар по лбу, врезавшись в каменистый свод. Последнее, что он ощутил, – это то, что его опять утянуло под воду, понесло по извилистому и узкому, как жерло трубы, руслу, пробитому рекой за тысячелетия в скальных породах.

4

Медленно разжав отёчные веки, Фролов понял, как выглядит потусторонний мир. «Тот свет» оказался не золотисто-ярким, праздничным, а тусклым и умиротворяюще-зелёным. При том его вполне хватало для того, чтобы капитан смог отчётливо разглядеть тех, кто встречал его за порогом бытия.

Не то чтобы милиционер был воинствующим атеистом, но о существовании Бога не задумывался особо. Жизнь крутила, вертела, и в поступках своих он руководствовался в основном целесообразностью, законами да должностными инструкциями, регламентирующими деятельность сотрудников органов внутренних дел, а ещё личным опытом, и уж никак не хрестианскими заповедями. Правда, молился пару раз про себя, оказавшись под обстрелом в очередной командировке в Чечне, но в тот раз пронесло, пули боевиков просвистели мимо, и о Всевышнем он опять надолго забыл. А потому и о загробном мире представления имел самые общие. И они вполне соответствовали увиденному теперь.