Аномальная зона

На пороге появилась молодая женщина, довольно смазливая блондинка, облачённая в строгое, не скрывавшее, впрочем, восхитительных округлостей её тела платье с белым воротником под горлышко и в такой же белоснежный, с кружавчиками, передник, с толстой, словно плетёная булка хала, косой на груди. Она походила бы на школьницу, если бы грудь не вздымалась так чувственно и вызывающе, а губы не пылали бы призывно ярко-алой помадой.

Эдуард Аркадьевич, спохватившись, что предстал перед незнакомкой в одних трусах, заметался было смущённо, но, так и не найдя, чем прикрыться, застыл покорно посреди комнаты. Однако вошедшая вела себя совершенно естественно, будто бы она была палатная медсестра, а он – обыкновенный больной.

– Здравствуйте, товарищ Марципанов, – чопорно опустив блудливо-голубые глаза, поприветствовала она. – Меня зовут Октябрина. Хозяин… то есть товарищ полковник распорядился принести вам одежду. Сегодня торжественный вечер. В вашу честь. Вот, – гостья протянула ему аккуратно сложенную в стопку одежду. – Я сама подбирала. У вас такая… мужественная фигура… Примерьте. Где нужно, я подгоню, потом отутюжу. Здесь ещё рубашка, носки, ну и… нижнее белье. Всё новое, с иголочки.

Марципанов, развернув плечи, выпятив грудь и втянув живот, принял одежду, кивнул благодарно:

– Вот спасибочки… А то я, знаете ли, путешественник. Не при параде…

– Примерьте. Если что-то не подойдёт – позвоните, – указала она холёным наманикюренным пальчиком на старомодный чёрный телефон, стоявший на прикроватной тумбочке. – Спросите Октябрину – вас сразу соединят. Я к вашим услугам в любое время дня и ночи, – словно не чувствуя двусмысленности фразы, сообщила она и вышла, прикрыв за собой дверь.

«А мне здесь всё больше нравится!» – отметил про себя Марципанов и, присев за столик, налил себе ещё рюмочку кедровки и закурил очередную духмяную папироску.

2

Аспидно-чёрный, из какого-то плотного материала старомодного покроя пиджак с широкими плечами и лацканами сидел хотя и чуть мешковато, но оказался вполне впору. Даже брюки с просторными на удивление штанинами были нужной длины.

Эдуард Аркадьевич с любопытством созерцал своё отражение в зеркале. Как всё-таки одежда меняет человека! Он будто с плаката пятидесятых годов сошёл. Прямо советский трудовой интеллигент. А то и – бери выше! – ответработник. Развёрнутые, бодро вздёрнутые вверх плечи. Грудь вздымается, словно в глубоком вздохе. Да и может ли быть иначе в стране, где, как известно, особенно вольно дышит воздухом социализма всякий труженик! Ботиночки тупоносые, лакированные – в таких нынче только цыгане ходят, но тоже вполне оптимистичные, сияющие торжественно-празднично…

Марципанов застегнул ворот белоснежной, ломкой от крахмала рубашки, повязал строгий, синего милицейского цвета галстук. Сунув руку в карманы пиджака, в левом обнаружил старательно отутюженный, сложенный вчетверо клетчатый носовой платок, в правом – серебряный портсигар, тяжёлый и плоский. Надавив на кнопочку сбоку, открыл. Внутри, под натянутой резиночкой, теснился ряд папирос. Прочёл с любопытством на картонном мундштуке – «Казбек. Фабрика им. Урицкого. Ленинград». Хмыкнув, извлёк одну антикварную папироску, прикурил. Дым был резкий, непривычно-кисловатый, но, если не затягиваться глубоко, курить можно.

Чувствуя себя не слишком комфортно в тяжёлом, словно доспехи, костюме, тесноватых неразношенных ботинках, Эдуард Аркадьевич подошёл к окну, раздвинул бархатные шторы. Сквозь тюлевую занавеску ему стала видна улица с рядом аккуратных рубленых по одному образцу домиков, с огородами, сарайчиками и баньками на дворах, и толпящимися окрест соснами, готовящимися будто при любом удобном случае перейти в наступление, вернув себе отвоёванное человеком у тайги пространство. По выложенной деревянными плашками мостовой пожилой конвоир в линялой белесой гимнастёрке, зажав под мышкой винтовку, сопровождал двух заключённых, толкавших перед собой вместительную тележку на железных колёсах, гружёную несколькими тяжёлыми мешками. Тележка мелко подпрыгивала на ребристой мостовой, плохо смазанные колёса визжали жалобно, зеки, облачённые в полосатую униформу, не выглядели совсем уж доходягами, не торопились, но управлялись ловко и споро, катили воз без напряга, и во всём этом чувствовался отлаженный уклад устоявшейся жизни, о которой он, Марципанов, пока мало что знает.