Аномальная зона

Судя по первым впечатлениям, дед, несмотря на дряхлость, правил во вверенном ему ещё в стародавние времена подразделении железной рукой. Это чувствовалось и по посёлку, в котором, с учётом солидного возраста большинства строений, не ощущалось запустения, ветхости. И по тому, как ловко, не растеряв молодцеватости, козыряли при встрече друг другу на улице вохровцы, как торопливо сдёргивали перед ними кепки редкие, спешащие куда-то по неотложным делам, одиночные зеки-бесковойники, из тех, кто вызывает особое доверие администрации лагеря и не уйдёт в побег ни при каких обстоятельствах – так пояснили Эдуарду Аркадьевичу после встречи с дедом, провожая в апартаменты хозяина, Акимыч с Трофимычем, ставшие в одночасье друзьями Марципанова-младшего.

Как это ни дико было представить, но, если верить увиденному, в двадцать первом веке, через шесть десятилетий после смерти вождя и полстолетие, минувших с момента развенчания его культа, на территории современной России, не вполне демократической, по мнению Эдуарда Аркадьевича, но всё-таки свободной в принципе, открывшей границы и для иностранцев, и для своих граждан, вольных катить на все четыре стороны света по своему усмотрению, были бы деньги да желание, на территории этой Российской Федерации, изъезженной вдоль и поперёк, каждый метр которой наверняка просвечен и сфотографирован из холодной космической выси спутниками – и нашими, и чужими, сохранился и даже успешно функционирует самый настоящий лагерь – частица некогда великого и могучего сталинского ГУЛАГа!

А это – мировая сенсация, у истоков которой может стоять он, человек твёрдых демократических убеждений, поборник общечеловеческих ценностей, либерал и правозащитник!

«Этот исторический артефакт, если хотите, даже символичен вполне, – возбуждаясь от раскрывавшихся перед ним перспектив, – думал Эдуард Аркадьевич. – Не зря ведь сторонники либеральных взглядов, активисты правозащитного движения предупреждали мировую общественность: Россия, несмотря на смену политического режима, остаётся по сути тоталитарной страной! Вопреки декларативным заявлениям Путина и Медведева о приверженности к демократическим ценностям, все они являются прямыми потомками и преемниками авторитарной преступной власти, которая, как выяснится теперь благодаря ему, Марципанову, не исчезла совсем, а затаилась до поры, ждёт своего часа и, если прогрессивное сообщество не примет экстренных мер, наверняка дождётся!»

Эдуард Аркадьевич, прикрыв от волнения глаза, воочию увидел себя на трибуне Генеральной ассамблеи ООН или, на худой конец, Страсбургского международного суда, услышал свою речь – обличительную, произнесённую срывающимся от благородного негодования голосом, толпы репортёров, сотни микрофонов и телекамер, своё одухотворённое лицо на экранах телевизоров всех стран, в первых строчках новостей, а то и в неурочных экстренных выпусках с броскими анонсами: Человек, который открыл архипелаг ГУЛАГ! В России ничего не меняется! В застенках сталинского режима! Правозащитник обвиняет! И всё это о нём – Марципанове…

Эдуард Аркадьевич, подойдя к столику, выпил ещё кедровки и в возбуждении зашагал по комнате. Вот он, уникальный и неповторимый, дающийся человеку раз в жизни шанс вырваться из безвестности, стать мировой звездой, сделать головокружительную политическую карьеру! Надо только не суетиться, всё тщательно продумать, разведать, собрать доказательную базу, может быть, если удастся, даже сфотографировать – не совсем же они дикие здесь, должен быть у них фотоаппарат, а уж потом, найдя пути отхода, рвануть отсюда к чёртовой матери, навстречу мировой славе, почёту и уважению…

Взлетев в мечтах на головокружительную высоту, он ещё несколько раз приложился к кедровке, почти опустошив графинчик. Полёт его фантазии прервал некстати негромкий стук в дверь. Эдуард Аркадьевич торопливо отставил рюмку:

– Да-да, пожалуйста…

Это опять была Октябрина. Но как она отличалась от давешней – горничной-старшеклассницы! Перед ним предстала красивая дама в облегающем её фигуру плотно, послушно следуя волнительным выпуклостям тела, платье тёмно-вишнёвого цвета, с глубоким декольте и шарфиком – белым, невесомым, как облако, уютно опустившееся на округлые плечи.

Шагнув за порог, она охнула, замахала руками, разгоняя слоящийся по комнате дым, и притворно-строго попеняла:

– Товарищ Марципанов! Не бережёте вы своё здоровье! У нас тут воздух такой целебный: дышишь и надышаться не можешь! А вы эту дрянь курите… Фи!

– Я… Думаю всё, волнуюсь, – смутился Эдуард Аркадьевич.

– И то верно, – согласилась Октябрина, по-хозяйски распахнув окно настежь. – Столько лет с родным дедушкой не видеться! Я, как узнала, прямо заплакала. Это так трогательно…

– А уж я-то как рад! – подхватил взбодрённый изрядно кедровкой Марципанов. – Это ж прямо наваждение какое-то. Такая удача! Вы даже представить себе не можете, как мне повезло. Этот ваш посёлок.. лагерь… Это ж так интересно!