Аноним

— Я думала об этом… и я остаюсь тут. Это моё решение, — тон королевы не предполагал возражений. — И если люди пылают праведным гневом, что ж… Возможно, я его заслужила. Я никогда не была хорошей королевой, к сожалению. Во мне слишком много земного, женского… Друг мой, ты знаешь это лучше меня, — она грустно и отстранённо улыбнулась. — Куда бы я ни направилась, это будет висеть надо мной, словно дамоклов меч. Моё место — здесь. Только прошу тебя, молю… — Мариэтта сжала локоть Джерарда через ткань сюртука. — Позаботься о моей дочери. Я верю тебе, как самой себе, и только на тебя могу надеяться в этом. Я хочу, чтобы она могла жить обычной жизнью и быть счастливой. Я хочу, чтобы над ней не висел этот груз. Я хочу, чтобы она запомнила меня улыбающейся, без слёз и этого горячечного румянца на бледном осунувшемся лице. Прошу тебя, ты сделаешь это? — королева с мольбой смотрела в его глаза своими, чисто-голубыми, в уголках которых стояла искристая влага.

— Вам не стоит беспокоиться. Я полностью осознаю ответственность и честь, Луиза в безопасности, и я буду жить, чтобы так было и впредь. Она написала вам письмо, — судорожно опустив руку во внутренний карман, он достал чуть смятый конверт и передал в подрагивающие руки королевы. Она буквально на мгновение прижала его к груди, а затем открыла стоящую рядом на этажерке крупную деревянную шкатулку и убрала его туда, взамен достав ещё два конверта. Один из них был больше и пухлее. На его розоватой поверхности красовалась королевская печать, и оно явно было подписано рукой Её Величества. Второй же — обычный, белый, довольно тонкий, с единственным, словно в спешке оставленным росчерком: «Моей малышке Лулу».

— Джерард Мадьяро, — начала она негромко, но от этого тона холодок пробежал по спине Джерарда. Эффект только усилился, когда королева положила свою прохладную ладонь сверху на его руку. — Ты служил мне верой и правдой пятнадцать лет, и я смело могу сказать, был лучшим из моих тайных советников, хоть и был самым молодым и неопытным из них. Ты не оставил меня в это тяжёлое время, хотя уже многие покинули не только Париж, но и страну, точно крысы, бегущие с тонущего корабля. Мне смешно наблюдать за этим бегством, но я, как бы то ни было, понимаю их. У них семьи. Дети, у многих — уже внуки. Им есть, что терять, если вдруг вся монархия окажется под угрозой краха. Полетят головы. А у меня не осталось ничего, кроме Луизы, но и ту я считаю уже больше твоей дочерью, чем моей… Так… проще смириться.

— Прошу, не говорите этого… — потрясённо прошептал Джерард.

— Не перебивай, невоспитанный мальчишка, — чуть нахмурившись, ответила королева, другой рукой смахивая с глаз слёзы. — Ты служил мне верой и правдой столько лет, но теперь пришло время и короне послужить тебе. С сегодняшнего дня ты уходишь в отставку с пожизненной пенсией и содержанием в том случае, если… Если всё сложится удачнее, чем я предполагаю. — Джерард вздрогнул и сжал руку под ладонью королевы в кулак. Он не ожидал подобного развития событий. Он был не готов к тому, что слышал сейчас. — В этом конверте все бумаги, а также векселя на достаточную сумму, чтобы несколько лет жить, не задумываясь ни о чём, во Франции или любой другой стране, я уверена. И не только. Я не знала, когда тебе это передать, но решила сделать это сейчас. Храни эти бумаги как зеницу ока и не вскрывай конверт. Только в тот момент сделаешь это, если вдруг поймёшь, что Франция перестала быть для тебя домом.

Они молчали некоторое время, глядя друг на друга, будто оба были поражены прозвучавшими в этой просторной комнате словами. Королева старалась взять себя в руки, а Джерард просто пытался осмыслить. Хотел, и никак не мог.

— Позаботься о Луизе, — ещё раз повторила королева, распрямляя спину и снова становясь монаршей особой, а не разволновавшейся женщиной. — Я хочу, чтобы моя малышка была жива и счастлива. Ты — единственный, кто в состоянии исполнить мою последнюю волю. А я не собираюсь убегать. Моя судьба до конца быть с моим народом в это сложное и кровавое время. Если они выберут смерть для меня — то так тому и быть. Я — их королева, и без своей страны и людей я — ничто.

Джерард долго смотрел в уверенные, ставшие жёсткими и холодными, глаза. Сейчас в них не осталось ни капли от той женщины, в которую он влюбился в юности. И всё же, это ничего не меняло. Она могла отправить его в отставку со всеми почестями. Но не могла лишить права быть её другом.

Наконец, коротко кивнув и сухо улыбнувшись, он поудобнее устроил конверты во внутреннем кармане сюртука и, на прощание сжав и поцеловав сухую кожу бледного запястья, поклонился и вышел вон.