— Только для того, чтобы я мог полюбоваться этим выражением лица, месье, — довольно вернул колкость Джерард, с усмешкой отводя взгляд от разгневанного Фрэнка. — Я так счастлив за них. Люциан уже два года как сходил с ума по нашей девочке. Я рад, что он решился.
— Я рад больше, — широко улыбнулся Фрэнк. — Люциан достоин счастья не меньше, чем прекрасная малышка Лулу. Они будут прекрасной парой, я уверен.
— И они решили навестить нас через месяц в свадебном путешествии, — словно это совершенная мелочь, заметил Джерард негромко.
— Ах, ненавижу, когда ты так делаешь! — листы письма разлетелись в стороны по песку, а Фрэнк, упав сверху на распростёртого Джерарда, начал делать вид, словно душит его, в результате с головой окунаясь в страстный, глубокий поцелуй. Сплетаясь языками, лаская друг друга, словно в последний раз, они лежали на пустынном пляже достаточно долго, пока Джерард, с сожалением оторвавшись, не произнёс:
— Это ещё не всё, душа моя… Второй конверт.
Запалённо дыша, Фрэнк посмотрел на него, изогнув правую бровь.
— Возможно, месье просто расскажет мне, что там?
— Я не уверен, что смогу, — смутившись, отвёл взгляд Джерард.
Удивлённый, Фрэнк пригладил растрепавшиеся волосы и сел рядом, разрывая тонкими пальцами грубоватую бумагу конверта. По мере чтения единственного листа глаза его открывались всё шире, а по нижнему веку собрались слёзы.
— О, Господи, Джерард… — прошептал он чуть погодя.
— Я долго занимался этим вопросом, любовь моя, — тихо сказал Джерард, притягивая Фрэнка к себе и вытирая набухшие солёные капли. — Сначала в канцелярии Валенсии ничего не хотели менять в реестре, но затем я всё же уговорил их. Я бываю очень упёртым, — Джерард хмыкнул. — Теперь ты — такой же полноправный хозяин поместья Mandarino и всех приписанных к нему плантаций, как и я. Всё моё — твоё, и в случае, если со мной что-то случится, никто не выгонит тебя на улицу…
Фрэнк не мог сказать ничего. Он лежал рядом с Джерардом, грея щёку на его груди, и молчал, дрожа, заполненный до края. Эмоциями, чувствами, мыслями. Мог ли он, ободранный мальчишка, ворующий на улицах Парижа, мечтать о чём-то подобном? Всё казалось совершенно невероятным, и при этом было вот тут, рядом, в его руках — мерно и гулко билось прямо под ухом.
Джерард, и не ожидая никакого ответа, вытряхнул из опустевшего конверта последний из сегодняшних подарков, глухо звякнувший в его ладони.
— Amore mio… — начал он вкрадчиво, приподнимаясь и заставляя Фрэнка сесть рядом с ним, беря его левую руку в свою. — Sii con me in malattia e salute, di tristezza e di gioia, fino a che morte non ci separi…
Простое гладкое кольцо из серебра холодом опалило безымянный палец, проскальзывая до самого конца. Фрэнк забыл, как дышать. Отстранив напряжённую кисть, он, не мигая, смотрел на кольцо, по которому красивой вязью плелась надпись на итальянском: «Finché morte non ci separi, amore mio Gerard». Слеза сама потекла по щеке, а за ней следом скатилась вторая. Он был слишком шокирован.
— Ho sempre tuo, amore mio. La tua e senza residui… — сдавленно прошептал он, не отрывая взгляда от кольца.
Отвлечься его заставило то, что Джерард без слов взял его руку и, перевернув, положил в ладонь второе кольцо. Своё кольцо. «Finché morte non ci separi, amore mio Frank», — гласила витая надпись. Фрэнк поднял на него глаза, встречаясь с серьёзным, ожидающим взглядом. Тот, молча, торжественно подал свою ладонь. Фрэнк долго гладил прохладные пальцы, словно пытаясь согреть их.
— Il mio in malattia e salute, di tristezza e di gioia. Solo il mio, fino a che morte non ci separi… — прошептал он, единым слитным движением надевая кольцо на безымянный палец Джерарда.
— А теперь я хочу поцеловать тебя, — тихо сказал Джерард, улыбаясь отчего-то печально, и одновременно — очень светло.
Их губы встретились невинно и кротко, касаясь пересохшей кожей. Словно тайные возлюбленные, обвенчавшиеся без свидетелей под высокими арочными сводами старинного храма, они скрепили свой союз под бесконечным непредвзятым небом под тихий, ласковый шорох прибоя, который словно нашёптывал слова последней напутственной молитвы для молодых.
****
Выйдя на берег, утомлённые долгим заплывом в бодрящей воде, они тяжело опустились на песок совсем рядом друг с другом. Вокруг не было ни души, лишь вездесущие чайки кружили в небе над морем, крича и ныряя, пытаясь добыть из волн рыбу.