Аноним

Она грустно улыбнулась, переводя взгляд с умывшейся природы за окном на мужчину, сидящего рядом.

— Как я могу не вспоминать его? Он был светом, средоточием любви всей моей жизни. Ты ведь знал всё из первых уст, был свидетелем, к чему вопросы? — она горько усмехнулась. — Конечно, ты и сам понимаешь… — сникла Мариэтта.

Перед её внутренним взором снова и снова вставала жуткая картина того страшного, судного для неё дня…

… Пасмурное, невероятно серое осеннее утро сыпало мелким дождём. Она с супругом королём Иосэфом стояла на балконе, а внизу под ними, на площади, волновалась толпа народа, скандирующая одно: «Казнить изменника! Казнить изменника!». Ничего уже было не изменить… наступило время последних слов, которые перед эшафотом тихо произнёс её Адриан. Он выглядел ангельски-красивым и сильным даже сейчас, в тюремной робе, с руками, сведёнными за спиной и закованными в тяжёлые кандалы. Никто не слышал его последних слов, но она запомнила и поняла каждое движение любимых губ. Он смотрел на неё, наверх, не мигая, пока говорил, стоя на эшафоте, в нескольких шагах от гильотины. «Люблю тебя, Душа моя, и всегда буду любить. Я ни о чём не жалею», — вот что это были за слова. Они острыми лезвиями прошлись по яростно стучащему сердцу, опалив очередной невносимой болью. Один Господь Бог знал, чего стоило ей оставаться на месте, не броситься вниз к нему с того самого балкона… Она раскровила себе ладони собственными ногтями, пока, не чувствуя иной боли, кроме сердечной, исступлённо сжимала кулаки.

Когда его грубо дёрнули, укладывая под гильотину, она забилась всем телом, пытаясь отвернуться, закрыть глаза. Но супруг, стоящий рядом, с остервенением сжал её руку повыше локтя, едва не ломая кость: «Смотри, смотри на него! Смотри и помни: так я уничтожу всё, что тебе дорого. Я и так терпел ваши игры слишком долго». Злой, сдавленный шёпот прервался глухим ударом гильотины, и половина её души оказалась отсечена, умертвлена в ту же секунду…

— Я никогда не забуду того, что сделал Иосэф. Я ненавижу его, Джерард. Но это больше не слезливая глупая ненависть. У меня родился план, как отомстить за всю ту боль, что он доставил мне, — со злой уверенностью заявила королева Мариэтта.

Иосэф уничтожил своего друга, который беззаветно любил его жену, его королеву, фактически оставаясь при этом бесправным и бессловесным человеком, которым можно располагать как угодно. Адриана обвинили в политической измене, в участии в подготовке бунта, в распространении нелестных высказываний о правящей чете… Иосэф не поскупился, создавая своему другу тягчайшие обвинения. Лучшие прокуроры театрально доказывали вину Адриана перед многосотенной толпой, тогда как сам обвиняемый, обречённо склонив голову, думал только о том, что теперь будет с их с Мариэттой дочерью, сможет ли любимая защитить их дитя от собственного мужа?

Джерард устало вздохнул, и Мариэтта почувствовала себя хоть немного, но легче. Никто больше не сопереживал ей так искренне, не был так отзывчив к перемене её настроений. Он был единственным, кто пытался поддерживать еле тлеющее в ней чувство гордости и собственного достоинства. Он готов был сражаться для неё и за неё столько, на сколько хватит его сил — она знала это наверняка, и знание это не требовало подтверждение клятвами. Джерард уже сполна подтвердил свою верность ей.

— Я весь внимание, моя королева, — произнёс он строго, весь превращаясь в замершую над диким зверьком гончую. Она не удержалась от улыбки и вопроса:

— Почему ты готов ввязаться в любую авантюру ради меня? Только не отвечай, что потому что я королева, а ты мой слуга. Мы давно перешагнули эти понятия.

Джерард долго молчал, разглядывая, казалось, кружева на рукавах её платья.

— Моя королева… — начал он негромко. — Всем, что я имею, я обязан вам. Вашему доверию. Разве я могу не выполнять ваши поручения? Только благодаря вам у меня есть мой дом, мои люди, которых я называю семьёй и могу о них позаботиться. Защищая ваши интересы, я защищаю их. Свою семью… Вы делаете то же самое, ваша семья… ваша дочь и вы…

Мариэтта осознала, что должна прервать его. Иначе совсем потеряет лицо и расплачется прямо здесь и сейчас. Да, она понимала Джерарда как никто другой, а он понимал её. Возможно, она просто слишком устала быть королевой.

— Ты же понимаешь, зачем я так срочно вызвала тебя в Париж? — перебила она Джерарда, надеясь, что голос её звучит ровно.

— Конечно, Ваше Величество. Наша революционная оппозиция зашевелилась? — полуутвердительно спросил Джерард.

— Да. Кажется, Иосэф готов приступить к решительным действиям. Глупец!