Читаем Anorex-a-Gogo (СИ) полностью

— А почему не ты?



— Потому что... потому что я... — я отвожу взгляд от реки. Я больше не хочу себя видеть.



Другой рукой Джерард нежно берёт меня за подбородок, поворачивая лицо к своему, так что я вынужден смотреть ему в глаза. Меня затапливает теплота, абсолютное чувство безопасности и удовлетворения.



— Что ты видишь? — спрашивает он мягко, сам ища ответ в моих глазах. Всё, что он находит, просто пустой взгляд. — Что ты видишь, когда смотришь на себя, Фрэнк?



Я мигаю и пытаюсь отвернуться, но он разворачивает меня за подбородок обратно.



— Я ничего не вижу, — бормочу я тихо.



— Мне трудно в это поверить. Думаю, ты видишь много вещей. Много вещей, которые в себе ненавидишь, — он понимает, что прав, когда я снова пытаюсь отвернуться. — Фрэнки, никто никогда не сможет посмотреть в зеркало и сказать: "Я на сто процентов доволен тем, как я выгляжу, и тем, как проходит моя жизнь". Никто, понимаешь?



Я не отвечаю ему.



— Но я не могу увидеть того, что ты сам в себе видишь. И я не могу понять это, или почему ты видишь себя таким образом. Когда я смотрю на тебя, я вижу только... эту гигантскую кирпичную стену, которую ты построил, чтобы не подпускать людей. Ты даже не позволяешь никому пройти через неё. Но иногда я могу смотреть сквозь неё, и тогда я вижу этого... этого красивого грустного мальчика.



— Нет, — отвечаю я, наконец выдёргивая лицо из захвата его рук. — Это не я.



Он улыбается, но это разочарование.



— Это ты! Вот о чём я говорю, ты не видишь даже части себя. Но я вижу, Фрэнки, у меня получается. Не часто, но получается. И вот почему ты, вот почему я пришёл увидеться с тобой. Вот почему ты мне нужен.



Я выбираю этот самый момент, чтобы встретиться с ним глазами, и на короткий миг я думаю, что почти вижу того мальчика, о котором он говорит, в отражении его сияющих глаз. Затем он прикрывает их, и прижимается своими губами к моим, и я сразу же забываю всё, о чём мы только что спорили.


Другое онемение

Поцелуй никогда не бывает просто поцелуем. Иногда это обещание. Иногда это ложь. Поцелуй может что-то начинать, может заканчивать. Иногда поцелуй — это крик о помощи. В других случаях знак отказа. Поцелуй может быть приветствием и так же легко прощанием. Это может быть пожелание доброго утра или спокойной ночи. Это может быть извинение или прощение. Это может быть сладкая месть. Иногда это может быть даже магия.



Но поцелуй никогда не бывает просто поцелуем.



Своим поцелуем Джерард ищет, а я — прячусь. Я чувствую это в том, с какой силой его губы прижимаются к моим, почти грубо. В том, как крепко его руки держат моё лицо, и у меня нет совершенно никакой возможности увернуться. Я чувствую это в том, как его язык проталкивается через мои приоткрытые губы и жадно исследует рот. Джерард ищет ответы на вопросы, которые не станет задавать вслух. А я прячу от него эту информацию, так же скрывая и себя. Я хорошо умею прятаться, я делаю это практически всю свою жизнь. Он ничего не найдёт, уверяю.



Тебя не целуют часто, когда ты невидимый. До этого я целовался дважды. Но ни один из тех поцелуев никогда не имел ничего общего с поцелуем Джерарда. Первый был в шестом классе с девушкой по имени Алексис Далтон. Она просто подошла ко мне в коридоре и поцеловала. Сказала, что просто хотела узнать, на что это похоже, а потом ушла и больше никогда снова со мной не заговаривала. Это был мой первый поцелуй, в котором я, считай, не участвовал. Второй поцелуй был с Эйвери Андерсоном в девятом классе. Это был пугливый, робкий поцелуй в кладовке, потому что Эйвери решил открыться мне и рассказал, что он гей. Затем он поцеловал меня, но я ему не отвечал. К тому времени своей жизни я стал уже настолько онемевшим, что меня не волновало даже его лицо, выражавшее боль; я просто вытер губы рукавом рубашки и вышел из этого, так сказать, шкафа.



Так что я пытаюсь не позволять своим мыслям уплывать слишком далеко, я на самом деле могу целовать его в ответ, потому что это единственный поцелуй, являющийся для меня настоящим. Мои разбитые, опухшие губы постепенно немеют, пока его губы мягко касаются моих. Но это совсем другое онемение. Приятное онемение.



Но для меня это загадка: почему вдруг Джерард заинтересовался мной? Почему он успокаивает меня, пока я плачу на грязном школьном полу? Почему он отвозит меня к прекрасной реке на незаконных основаниях? И самая большая загадка: почему его глаза полуприкрыты и затуманены, когда он отстраняется?



Я отклоняюсь немного назад, а Джерард подаётся вперёд, чтобы быть со мной на одном уровне. Он улыбается как герой, смотрящий на своих фанатов.



— Дыши, Фрэнки, — шепчет он.



— Что? — я понимаю, что действительно задыхаюсь, начиная вдруг большими порциями глотать прохладный воздух.



Он убирает мою чёлку, я всегда это ненавидел, но когда это делает он, то заставляет меня расслабиться от его прикосновения.



— Ты должен дышать, — повторяет он, и я краснею, пытаясь вдыхать необходимый кислород немного незаметнее. — Ты очаровательный, Пэнси.



— Что... к чему это?



— О Пэнси, ты ещё глупее, чем кажешься?



— Что это значит?



Перейти на страницу:

Похожие книги

Наводнение
Наводнение

Роман «Наводнение» – остросюжетное повествование, действие которого разворачивается в Эль-Параисо, маленьком латиноамериканском государстве. В этой стране живет главный герой романа – Луис Каррера, живет мирно и счастливо, пока вдруг его не начинают преследовать совершенно неизвестные ему люди. Луис поневоле вступает в борьбу с ними и с ужасом узнает, что они – профессиональные преступники, «кокаиновые гангстеры», по ошибке принявшие его за своего конкурента…Герои произведения не согласны принять мир, в котором главной формой отношений между людьми является насилие. Они стоят на позициях действенного гуманизма, пытаются найти свой путь в этом мире.

Alison Skaling , Евгений Замятин , Сергей Александрович Высоцкий , Сергей Высоцкий , Сергей Хелемендик , Элина Скорынина

Фантастика / Приключения / Детективы / Драматургия / Современная проза / Прочие приключения
Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия