Anorex-a-Gogo (СИ)

Мне и до этого накладывали швы, раза четыре, точно. Когда ты такой недотёпа, как я, то такие вещи становятся обыденными. Врач начинает зашивать порез, но моя рука немного онемела, так что я чувствую только странное дёргающее ощущение. Тем не менее, я не смотрю на это, потому что знаю, что могу снова потерять сознание. Джерард находится рядом со мной, и хоть мои глаза закрыты, я могу ощущать его присутствие. А затем он берёт меня за руку, и хоть я не чувствую физической боли, мне становится спокойнее.

Доктор накладывает шестнадцать стежков. И я знаю, что не смогу играть на своей гитаре несколько недель.

— Я сейчас вернусь, Фрэнк. Мне нужно взять вакцину от столбняка, — говорит Доктор Привлекательность и выходит из комнаты.

Джерард и я не смотрим друг на друга, но он всё ещё не отпускает мою руку. Я плохо её чувствую, как будто она не принадлежит мне. Но в какой-то степени, то, что он всё ещё её не отпускает, является для меня доказательством. Доказательством того, что после всех лет, после всего того, что со мной произошло, я всё ещё могу что-то чувствовать. Я могу чувствовать.

— Тебе страшно? — спрашивает он тихо. Мы оба смотрим на какой-то плакат, висящий прямо перед нами и напоминающий о том, что нужно регулярно проходить обследование простаты.

Страшно? Очень.

Это пугает мой здравомыслящий (или не очень) мозг. Я боюсь, что он отпустит мою руку, если я посмотрю на него или пошевелюсь. И, по правде говоря, мне страшно вновь стать онемевшим.

Теперь, когда я знаю, как это — чувствовать вещи, когда к тебе кто-то прикасается, я не хочу возвращаться в то состояние, когда не чувствуешь вообще ничего. Мне нужно большее.

Я знаю, что он имеет в виду совсем не то, о чём я думаю, но всё-таки шепчу: "Да", и он сжимает мою руку чуть крепче.

Когда доктор Типичный-Американец возвращается со шприцом, я чувствую, как Джерард напрягается рядом со мной. Он хочет уйти, это заметно по тому, как он чуть заметно задерживает дыхание и по дрожащей руке.

— Ты не обязан оставаться, — бормочу я, не встречаясь с ним взглядом. Он слабо улыбается.

— Нет, я могу с этим справиться.

Я знаю, что он просто пытается успокоить меня и быть со мной милым.

Я не уверен, что больнее, — то, как игла протыкает моё плечо, или то, с какой силой Джерард сжимает мою руку, будто сейчас переломает в ней все кости. Что бы ни происходило, я всё ещё был съёженным, и не поворачивал голову. Джерард был так близко от меня, что моя щека касалась рукава его кожаной куртки. Запах был точно такой же, как у его подушки, но к нему прибавился ещё и запах старой кожи. Он полностью расслабил меня, и боль исчезла, уступив место приятным ощущениям.

А потом всё закончилось, доктор Милое-Личико выкинул использованную иглу и залепил пластырем прививку.

— Вот и всё, мистер Айеро. Рука может болеть несколько дней, но с вами всё должно быть в порядке. Если почувствуете тошноту, или вам будет очень плохо, то позвоните мне, и мы договоримся о приёме, хорошо?

Я кивнул. Теперь, когда я больше фактически не утыкался лицом в куртку Джерарда, все приятные ощущения исчезли, и я снова начал чувствовать себя дерьмово. Моя голова заболела, и ладонь, которую Джерард всё ещё держал, ужасно ныла.

В довершение ко всему, снова пошёл дождь, гораздо сильнее, чем раньше. Супер.

— Подождите здесь ещё несколько минут, я проверю другого пациента, потом вернусь, вытащу капельницу, и вы будете свободны.

Я снова кивнул, почувствовав себя вдруг действительно уставшим. Какая-то часть меня хотела отправиться домой, лечь в постель и просто уснуть. Но я же всё равно не смог бы отдохнуть. Моя мама суетилась бы надо мной, пытаясь узнать, что случилось. Оуэн, наверное, посмеялся бы над моей тупостью, а потом... Не знаю, что бы он со мной сделал.

С другой стороны, я бы, вероятно, в конечном итоге обманул бы их обоих.

От разглядывания комнаты меня отвлекло то, что Джерард выпустил мою руку и отошёл в другую сторону комнаты. Мне сразу стало немного холоднее. Я чувствовал, что ускользаю от самого себя, снова становясь невидимым, потому что он оставил меня.

И я ведь этого хотел, верно?

Может быть.

— Мне жаль, что ты пострадал, — пробормотал он, но стоя не передо мной, а перед очередным плакатом. Я смотрел на свою руку, чувствуя холод и пустоту.

— Это не твоя вина. Как ты сказал, я просто неугомонный.

Он повернулся, и на его губах играла полноценная улыбка.

— Неугомонный Фрэнки, — сказал он, запрыгивая на кушетку и устраиваясь рядом со мной.

Что-то в моей голове не давало мне покоя, что-то, что я почти не помнил. Я и пол в ванной Джерарда, кровь, перед глазами всё плывёт. Джерард языком проводит по моему порезу.

Подождите, что?

Я наклонил голову и посмотрел на бледное лицо Джерарда, его сухие губы, изогнутые в улыбке. Он пялился на зелёную плитку, которой был выложен пол. Наверное, он почувствовал, что я смотрю на него, потому что поднял на меня глаза. Улыбка медленно исчезла с его губ. Думаю, его сбило с толку моё выражение лица.

— Ты в порядке? — тихо спросил он, чуть хмурясь в замешательстве.