Можно дать немного масла, орехов, варенья: посмотрите, что можно выбрать из ее разносолов в главе «Клинические голода». Продуктовый паек, например, о котором она просто забыла.
7 сентября 42.
Она живет припеваючи, ее все холят, она окружена почитателями и почитательницами, официально опекается и пользуется всеми льготами.
Письмо Г. Эфрона сестре А. Эфрон в лагерь в Коми АССР.
«В течение июня месяца я находился в почти абсолютно голодном состоянии… Воля не выдержала: я продал несколько хозяйкиных вещей — рублей на 800 — тайно от нее, конечно. В начале июля, случайно, хозяйка заметила пропажи. Значит, не предметы первой необходимости, не хлебные карточки — не «убийца» Мур все-таки.
— Заявление в милицию, повестка, арест, 28 часов под стражей с уголовниками, допрос, признание… Я дал обязательство хозяйке уплатить ей в течение 4-х месяцев 3000 р…Я уже зондировал ташкентские ресурсы, они равны нулю. Ахматова сидит без денег…Г. Эфрон — сестре в лагерь.
Ахматова не сидела без денег. Когда Чуковская напомнила издателю о причитающемся Ахматовой гонораре, устроила ей разнос: как можно — Ахматова и какие-то презренные деньги!
Лимитные книжки, лимиты — так назывались в ту пору повышенные пайки, которые во время войны стали выдаваться ученым с высокими степенями и видным деятелям искусства. Получила «лимитную книжку» и Ахматова. И хотя это было самой элементарной справедливостью, что Ахматову избавили от тяжкой военной нужды и лишений, сама Ахматова не могла спокойно пользоваться причитавшимися ей благами. Она была полна сострадания, и обостренная совесть не оставляла ее в покое.
Было время, когда она мне помогала; это время кончилось. Однажды она себя проявила мелочной, и эта мелочь испортила все предыдущее; итак, мы квиты — никто никому ничего не должен. Она мне разонравилась, я — ей.
Г. Эфрон — сестре в лагерь.
Дорогие товарищи!
Не оставьте Мура. Умоляю того из вас, кто может…
Обращение Марины Цветаевой было не к Ахматовой. Та ей ничего не была должна. А составлять пары «по росту», как в кадрили, как в водевиле, как всю жизнь масть к масти складывала свои связи Ахматова (любить — так Блока, в компаньонки для бегства из Ленинграда брать — так Берггольц, предложение — так от Пастернака, читать всю жизнь — так Данте, посвящать стихотворения — так соответствующим, только по статусу соответствующим, вроде Вишневской) — право, Марине Ивановне было не до водевилей.
Основной инстинкт: человек любит тех, кого облагодетельствовал, и ненавидит того, кого погубил.
Иосиф Бродский (а Марина Цветаева была его любимым поэтом и обстоятельства ее жизни он знал) написал об Ахматовой: «Прощенья и любви» — будто бы это то, чему она научила его.
Почему же сама Ахматова не простила Мура за то, что она его погубила и ненавидела?
До конца жизни не простила и не повинилась.
Вся эта глава — к ее стихотворению, о том, как она предала Мура — за свою «сестру».