Анти-Ахматова

Последние военные стихи Ахматовой — просто слабы. Ахматова остановилась раз и навсегда на одной эпохе; она умерла — и умерла более глубоко, чем мама. И обожают-то ее именно как реликвию, как курьез.

Г. Эфрон — сестре в лагерь.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 78

«Я знала сына Марины. Это был красивый юноша, синеглазый, с отличным цветом лица, но обычный парижский панельный мальчишка. Это он погубил Марину. Она его страшно любила, а к дочери была равнодушна, хотя та, видит Бог, порядочная женщина».

Дмитрий БОБЫШЕВ. Я здесь. Стр. 317

Это та дочь, которая написала об «урезанной» книге Ахматовой: «Но ведь и Венеру Милосскую мы знаем без рук». Внеся такой вступительный взнос, можно быть причисленной к непанельным женщинам.

«Панельный мальчишка» — это несомненно ее слово — «панельные девки», «панельные девки с Лиговки» — она может совершенно безнаказанно называть его так, ее некому остановить. Она не дожила до выхода двухтомника его дневников, она была уверена, что он уйдет в «предназначенную ему неизвестность».

Вчера вечером у нее долго сидел Мур. Они говорили о французских поэтах, забрасывая друг друга цитатами.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 456

Таковы «обычные панельные мальчишки» в Париже? Таковы «Великие души» в России?

Если бы она губила его в пылу борьбы с Цветаевой, не замечая, кто жив и кто умер, и только потом, опомнившись, покаялась! Тогда ее можно было бы простить.

А так — она упорствовала до последнего. В шестидесятых годах рассказывала Бобышеву о панельном мальчишке — зная, что он погиб, что он погиб сиротой, что у него никого не было и что он не был обычным панельным мальчишкой.

…слова
Прощенья и любви…

…Она убила его как собственными руками. Она не убила никого из блокадников — хотя если бы она все-таки полетела на свидание к Гаршину в разгар блокады — то тогда убила бы по счету ровно своего раскормленного веса, поделенного на вес голодного пайка. От этого ее Господь уберег. И если б Муру она не дала есть от своего «лимита» только по жадности — ну такой уж склад характера, — она тоже не убила бы его напрямую. Но она была щедра, вернее, не стяжательна, она действительно раздавала что-то из еды, не считая — соседям, детям. Она не дала ТОЛЬКО Муру — потому что не могла простить Марине Цветаевой ее предсмертной славы и того, что ей не нравилась ее «ПОЭМА». За ЭТО не дала. Именно ему не дала. Вот он и погиб в 19 лет. Украл на 800 рублей у квартирной хозяйки, помешавшись от голода. Был арестован… это она его убила.

Первым повестку получил Мур. Он был очень взволнован. Ему казалось, что начинается, может быть, лучшая часть его жизни. Он хотел быть офицером, надеялся поступить в военное училище. «По русским традициям, — говорил он, — кровь, пролитая в боях за отечество, снимает бесчестие с имени!» <…> Нет, конечно же, ему так прямо не сказали, что он сын «врага народа» и потому не заслуживает чести быть призванным в действующую армию. Но заявление о приеме в военное училище не приняли. «Мы тут посовещались, — сказал военком, — и решили, что для вас же лучше будет, если мы зачислим вас в трудармию». Зачисленный в трудармию, Мур попал бы на строительство канала в пустыню, в глухие места, откуда редко кто возвращался <…> Он призывался в Москве, был отправлен на фронт и там погиб.