Она требовала от Кузина, чтобы он уничтожил ее письма к нему.
«Я не хочу, чтобы после моей смерти гадали, были вы моим любовником или нет. Я не хочу, чтобы после моей смерти обо мне вообще могли что-нибудь сказать».
Как для человека, написавшего объемистые воспоминания, почти не упоминая адресата сохранившихся 192 писем, заявление, которому все-таки не обязательно верить буквально. Во всяком случае — скрыть она хотела не простительные женские ожидания, а — проигранную битву с Ахматовой.
Кузин же вполне резонно считал полученные письма своей собственностью и категорически отказывался выполнять требования Надежды Яковлевны. Благодаря этому «неджентльменскому» поступку мы имеем возможность опубликовать письма, хотя решаемся на это не без чувства неловкости как перед автором, так и перед адресатом.
Письма 1942–1944 годов Н. Я. Мандельштам — Борису Кузину из Ташкента.
Анна Андреевна говорила, что боялась думать о моем приезде, так хотела его.
Анна Андреевна — неузнаваема — так молода и хороша. Много стихов. Скоро выйдет книга. Стихи горькие и прекрасные.
Она начинает хвалиться ею и своей близостью к ней.
Анна здесь и я опять ее горячо люблю. У нее много стихов; они широко печатаются. Это она вытянула меня сюда.
А то она не знает — что не она.
В эйфории тылового разврата хмель ударил Надежде Яковлевне в голову: «Мы с Анькой, стервой, будем как одно! Мы! Она… Страшно за нее…» и т. д. Кончилось (не начинаясь) известно чем — Анна Андреевна в который раз равнодушно отвернулась. Николай Васильевич Гоголь оценил бы стилизацию.
Горе у меня: больна Анна Андреевна. Думают — брюшняк. Все свободные минуты я у нее. И сейчас к ней иду дежурить ночью.
Страх за нее — это почти основное содержание моей жизни.
Она хочет после Мандельштама иметь следующим мужем Ахматову, но уже распорядиться им (ею) с умом.
Ночь за ночью я проводила у нее, буквально дрожа от страха. Этот проклятый попетач принимали за брюшняк. Ее чуть не уволокли в инфекционное отделение и едва не обрили.
Больше всего я боюсь ее отношения к жизни: она уверена, что умрет. А это очень страшно.
Потом, правда, Ахматову перевели в правительственную больницу…
Сейчас она в больнице — в лучших по Ташкенту условиях. Койка правительственная в инфекционном бараке. Одна в палате. Кормят хорошо. У нее здесь завелась достаточно противная подруга — киноактриса Раневская. Ей носят все, чего ей не хватает. Меня она просила воздержаться от посещений — и я пока выдерживаю характер и не хожу.
Совершенно лагерный характер отношений — ревность.
Просила не навещать ее, как мы помним — потому что боялась показать номенклатурным соседям «городскую сумасшедшую».
Анна Андреевна в больнице. Как я вам писала, я туда не хожу. Очевидно, так нужно, но это ужасно.