«Шилейко мне говорил: «От вас пахнет пивом». Я отвечала: «Я пила только шампанское». — «Тогда пейте пиво, и от вас будет пахнуть шампанским…»
Она точно так же интересничает, и в стихах, казалось бы, это намного заметнее, чем в жизни, но тут получается так: кто мог бы заметить — не читает Ахматову, а кто в восторге от «Мальчик сказал мне: “Как это больно”» — тому хоть кол на голове теши.
Но Ахматову интересуют не только «знаменитые современники». В разных местах ее книги фигурирует какой-то «мальчик».
Мальчик сказал мне: «как это больно»!
И мальчика очень жаль… — сообщает она наивным тоном институтки, и еще то, что этот мальчик «жадно и жарко» «гладит» ее холодные руки.
А через страницу Ахматова уже хоронит «веселого мальчика» и просит прощения за то, что «принесла» ему смерть.
Я думала: томно-порочных
Нельзя, как невест, любить.
«Томно-порочная» — вот он, эффект этих демонических женщин. Своими именами они не желают называть вещи, им подавай плащи. «Томно-порочная». Одно время такая любовь была в самом ходу, как «модерн» у приказчиков от литературы, теперь это немного запоздало… Хотя, впрочем, как знать? «Томно-порочная» всегда ведь будет существовать.
Это рецензия на самые ранние стихи, но такие голоса потонули в визгах «фельдшериц и учительниц», а потом, когда она обвешает малознакомого человека «венчальными свечами» и «ты не станешь мне милым мужем» — то в игру уже вступит до половины возведенное «Величие» и в такой исступленный геополитический роман будет полагаться безоговорочно верить — неприлично станет не верить. Рассерженных рецензентов не найдется.
На Западе нас не понимают.
Есть от чего взбеситься или оледенеть. Впрочем, она собирается в Оксфорд. У самой двери: «Я из Франции получила приглашение. Вот уж непонятно, зачем могла я понадобиться французам».
Опять требования «Пролога» из ФРГ. Что за напасть!
Это дневник за 1965 год. Больших хлопот ей немцы не доставили — но погневаться притворно — почему бы нет!
«Оксфордцы вздумали выдвинуть меня на Нобелевскую премию. Спросили, разрешаю ли я. А я находилась в припадке негативизма, которым страдаю с детства. Я ответила: «Поэт — это человек, которому ничего нельзя дать, и у которого ничего нельзя отнять».
Оксфордцы вздумали, им взбрендилось…
Поэту, может, ничего и нельзя дать. Но поэт может потребовать. Анна Андреевна была очень требовательна.
5 октября 1961.
Утром мне позвонила Анна Андреевна: «Я сегодня веселенькая, меня отставили от Стокгольма».
Немножко слишком нервно, а так — можно и поверить.
Я спросила, встала ли она рано или совсем не спала. — «Совсем не спала».
Не надо и спрашивать.
«Как я была тогда уверена, что ни одна моя строка не будет никогда напечатана, как эта уверенность удобно и вольно жила в моем сознании, не причиняя мне ни малейшего огорчения… Вот это жизнь, достойная порядочного человека!»
ЭТО так, но она не была порядочным человеком.
«От огорчения, что «Вечер» появился, она (девочка) даже уехала в Италию, а сидя в трамвае, думала, глядя на соседей: «Какие они счастливые — у них не выходит книжка».
Анна Ахматова.