Посторонность и навязанность собственной воли индивида воплощается в античной мифологеме судьбы. Р. Б. Онайенс в результате исследования гомеровских и послегомеровских текстов, в которых фигурирует мотив судьбы, пришел к выводу, что образ судьбы соотносился с образом связывания, сковывания, с образом пут, оков, которые налагаются на человека.46
Это «"сковывание" не просто украшение языка, но буквальное описание действительного процесса… способ накладывания уз судьбы на смертных»47, "фортуна в ее различных формах есть веревка или узы, наложенные на человека силами свыше"48. Однако "судьба" отождествлялась не только с "ананкой" (неотвратимая, насильственная необходимость), но и с "тюхой" (случай, удача) 49. "Но что есть Тюха, – пишет Ф.Аллегрэ, – с ее капризами, меняющимися как волны, опрокидывающая одной рукой то, что она построила другой, раздающая наугад свои благодеяния и свои немилости и кажущаяся издевающейся над заслугами и добродетелью? Не есть ли это персонифицированный беспорядок и даже бессвязность, возмущение, вносимое в закон, безрассудство, заменяющее собой правило?.."50. Судьба, исходящая изнутри самости, равной сумме "экзистенциальных актов", становится воплощением иррационального беспорядка, хаоса, за которым признана высшая власть над всем и вся. У решений такой Судьбы нет каких-либо разумных оснований, разумного внутреннего принципа. Мойра, обратившись Судьбой, ставит под сомнение пребывание разумных самостей в разумном мире.