Античность как геном европейской и российской культуры

Византия, – сожалел Г. Шпет, – не устоявшая «под напором дикого Востока», «нам отдала лишь собственного производства суррогаты, придуманные в эпоху морального и интеллектуального вырождения». «Мы, напротив, выдержали натиск монголов, и какое у нас могло бы быть Возрождение, если бы наша интеллигенция московского периода так же знала греческий, как Запад – латинский язык, если бы наши московские и киевские предки читали хотя бы то, что христианство не успело спрятать и уничтожить из наследия Платона, Фукидида и Софокла…»[133]. Однако ностальгия Г. Шпета о несостоявшемся русском Ренессансе XVI в. была беспочвенной.

Что же лежало у истоков русской культуры, если античности она не ведала – фактически вплоть до начала русского Просвещения?

Корни древнерусской культуры теряются в зыбкой мгле смысловой неопределенности, представляющей русскую протоментальность. И. Яковенко обоснованно доказывает, что в основании дохристианской древнерусской культуры лежит архаическое дисперсное варварство, противостоящее цивилизационному строительству и замедляющее становление цивилизации. При этом стихия дисперсного варварства, в той или иной мере, сохраняется в российском обществе до сих пор[134]. Понятно, что став фундаментом российской цивилизации, варварство перманентно заставляло общество вспоминать о себе как об изначальном культурном наследии России, отвечающем за хаотизацию жизни, за повреждение устанавливающегося в российской истории порядка, за утверждение в сознании людей дезорганизации и «смуты».

Надстраивавшиеся над первобытным восточнославянским варварством последующие культурно-исторические парадигмы укрепляли все большее отдаление русской культуры от заветов античности. Торжество античного Космоса над хаосом, принципы эстетической гармонии и калокагатии (нравственно-эстетического единства культуры), идеалы свободы и демократии, формирование философии как диалога об истине, смысл логоса и эйдоса, рождение лирики и театра, мимесиса и катарсиса… Наконец, поиск смысла человеческого бытия, со всеми вытекающими отсюда нравственно-философскими и ментальными последствиями для европейского сознания[135]. Ничего из перечисленного не знали ни Древняя Русь, ни русское средневековье.

А когда, под влиянием европейского Просвещения, стали узнавать, то оказалось, что это не сама античность, а ее позднейшая западноевропейская рефлексия. И даже предромантический русский классицизм первой трети XIX в., ярче всего заявленный в творчестве Пушкина, представляет собой, в большинстве случаев, шутливую игру с античным наследием – античными образами и сюжетами, античными жанрами и идеями. Поэт, завершающий традиции русского эллинизма, иронизирует над универсальностью античного канона, пародирует его, инкрустирует в античные темы и сюжеты русские и российские реалии (вроде мальчика, играющего в свайку), тем самым снижая пафос приобщения русской культуры к античной и рассматривая античность не как магистраль культурно-исторического развития России, а как маргиналию русской культуры.

Что же касается различных, нередко очень тонких экскурсов русской культуры Серебряного века в античность, то это, как правило, аллюзии русской ницшеаны, с ее антиномией дионисизма и аполлинизма, т. е. совсем недавний пласт западноевропейского переосмысления античности, подхваченный деятелями русской культуры рубежа веков – И. Анненским, Вяч. Ивановым, А. Ахматовой, О. Мандельштамом, М. Цветаевой и др.

Тем не менее, не прекращаются попытки найти античные истоки русской культуры. Одной из таких ярких попыток является труд Г. Кнабе «Русская античность»[136]. В нем автор, выдающийся исследователь античности, подчеркивал, что речь не идет о «привычной совокупности более или менее очевидных реминисценций из мифологии, литературы, истории Древней Греции и Древнего Рима в изобразительном искусстве или в поэзии России». «Неожиданное и поначалу озадачивающее словосочетание “русская античность”» призвано, по мысли Г. Кнабе, напомнить «о тех сторонах античного наследия, что были усвоены национальной культурой в соответствии с внутренними ее потребностями и стали ее органической составной частью»[137]. Откуда в русской культуре брались античные реминисценции и цитаты, – более или менее понятно, но вот как возникла и сложилась «русская античность» как часть античного наследия, усвоенного национальной культурой, – остается загадкой.

Г. Кнабе выделял 3 периода в «русской античности»: 1) русский исихазм («Век Сергия и Андрея»); 2) петербургско-императорский период со своим прологом в допетровском барокко (и прежде всего «золотой век» русской культуры, с середины XVIII до середины XIX вв. с кульминацией в творчестве Пушкина); 3) «Серебряный век», выразившийся в противопоставлении антично-классического канона наступающему декадансу[138]. Так, от зарождения до угасания увлечения античностью выглядит у автора эта тенденция отечественной культуры.