Позора нет познать и уступить.
Когда поток весенних вод избыток
Стремит в долину – гибкие лишь лозы
Его выносят, а деревьев силу
Он, с корнем вырывая, истребляет.
Когда моряк натянет корабельный
Канат и не захочет отпустить —
Не миновать ладье перевернуться.
Нет, уступи, смири свой гордый дух!
Дозволь и мне, хоть я и молод, словом
Тебя правдивым вразумить, отец:
Всех совершенней я того считаю,
Кто сам в себе клад мудрости хранит.
Но он немногим достается; прочим —
И доброму совету внять хвала.
Полезно обоюдное ученье,
Коль доля правды у обоих есть.
Седые старцы мы; не время нам
У молодого разуму учиться!
Одной лишь правде! Если ж молод я, —
Смотреть на дело должно, не на возраст.
А дело ли ослушника почтить?
Почтить дурных я не просил, отец.
Ну, а ее ты к ним не причисляешь?
Ни я, ни всенародный глас фивян.
Народ ли мне свою навяжет волю?
Ты ныне слово юное сказал.
Своей мне волей править, иль чужою?
Единый муж – не собственник народа,
Как? «Мой народ» – так говорят цари!
Попробуй самодержцем быть в пустыне!
Жене ты покорился, вижу я!
Коль ты – жена; я о тебе забочусь.
Ты, негодяй?
[22]
И судишься с отцом?
Так должно; Правды ты завет нарушил.
Нарушил, если власть я чту свою?
Хорош почет, коль ты богов бесчестишь!
Презренный, женской прелести угодник!
Все ж не дурному делу я служу.
Ты в каждом слове лишь о ней радеешь!
Нет; и о нас с тобой, и о богах.
Живой ее ты не получишь в жены!
Она умрет… пусть так! Но не одна.
Еще угрозы? Вот венец дерзанью!
Угрозы? Нет; тщете ответ бессильный.
Тщеты питомец не учитель мне!
Ты говорить лишь хочешь, а не слушать?
Раб женщины, не раздражай меня!
Отец!… другого б я назвал безумцем.
Что ж, называй! Но не на радость, верь мне,
К хуле и брань прибавил ты.
Эй вы!
Сюда преступницу ведите! Тотчас
На жениха глазах ее казню.
Нет, этого не будет! Глаз моих
Уж не увидят боле ни невеста
В мученьях казни горестной, ни ты:
Других ищи союзников безумью!
Уходит.
Его шаги торопит гнев, владыка —
Советник лютый в юных дней пылу.
Что ж, в добрый час! Пускай в своей гордыне
И дерзости себя хоть богом мнит:
Их он и этим не спасет от казни.
«Их», ты сказал? Ужель казнишь обеих?
Ты прав: лишь ту, что прикоснулась к трупу.
Какую ж ей ты приготовил казнь?
За городом, в пустыне нелюдимой,
Врыт в землю склеп;
[23]
из камня свод его.
Туда живую заключу, немного
Ей пищи дав – так, как обряд велит,
Чтоб города не запятнать убийством,
Пусть там Аиду молится – его ведь
Она считает богом одного!
Быть может, он спасет ее от смерти.
А не спасет – на опыте узнает,
Что почитать подземных – праздный труд.
Уходит во дворец.
Стасим Третий
Эрот, твой стяг
[24]
– знамя побед!
Эрот, ловец лучших добыч,
Ты и смертному сердце жжешь
С нежных щек миловидной девы.
Подводный мир чует твой лет; в чаще лесной гость ты;
Вся бессмертная рать воле твоей служит;
Всех покорил людей ты —
И, покорив, безумишь.
Тобой не раз праведный ум
В неправды сеть был вовлечен;
Ты и ныне лихую рознь
В эти души вселил родные.
Преграды снес негой любви взор молодой девы —
Той любви, что в кругу высших держав судит.
Нет поражений играм
Царственной Афродиты!
Эписодий Четвертый
Из дворца выходит, окруженная стражей, Антигона.
О, что вижу? И сам послушания долг
Позабыть я готов, и из старческих глаз
Неудержно струится горючий родник.
Антигону ведут – ах, не в дом жениха:
Ее ждет всеприемлющий терем!
Коммос
В последний путь, старцы земли родимой,
[25]
Я собралась теперь.
Этот солнца лучистый круг,
Ах, в последний вижу я раз.
Все прошло: живую меня
В дом ведет свой мрачный Аид
К берегу плача.
Нет мне проводной песни,
Подруг игры не услышит мой
Свадебный терем,
О, нет: владыке невеста я мрака.
Но ты чести стяжала нетленный венец,
С ним нисходишь ты славно в обитель теней.
Не ползучая хворь иссушила тебя,
Не жестокий булат твою грудь изрубил:
Ты нисходишь живая, одна среди жен,
Своему повинуясь закону.
Погибла так в горя расцвете, молвят,
Гостья с фригийских гор:
[26]
Где белеет Си
ла кряж,
Там живую камня побег,
Точно цепкий плющ, охватил,
Бурный дождь струится по ней,
Снег белеет, —
Так говорят сказанья.
Поныне там от бессонных слез
Камень влажнеет;
Такую гибель и мне судил демон.
Не забудь: то богиня, бессмертных дитя,
[27]
Мы же смертные люди и дети людей;
А ведь грешен запретной гордынею тот,
Кто с богами
[28]
и в жизни равняет себя
. . . . .
И в загробной всесилии доли.