Антиквар. Повести и рассказы

…Ванечка убедился, что верхушка надета прямо, что малиновый ствол меж разлапистых веток, лап-растяп, как любил говорить папа, прочен и прям и что теперь самое время вешать гирлянду. Гирлянда была ровесницей верхушки, была капризна и не всегда зажигалась с первого раза, но никто не хотел менять ее на новую, а состояла она из вереницы непрозрачных разноцветных шаров с синей многолучистой звездой посередке, и именно эту звезду следовало вознести на самый верх, к подножью колокольчиковой верхушки и закрепить там, а уж потом распределять шары по обеим сторонам елки. Ванечка вынул гирлянду, уложенную особым образом, так, чтобы не запуталась, и, широко расставив руки, державшие провода, чтобы смягчить ее капризный нрав, особенно осторожно полез на стул и на стол. Звезда заняла свое законное место, прочие шары пока что повисли как придется, а Ванечка, все больше оживляясь, с порозовевшими щеками, быстренько спрыгнул со стола на стул, со стула на пол и, схватив вилку, пополз на коленках к розетке, чтобы воткнуть ее и узнать, «в духе ли нынче госпожа гирлянда». Так однажды сказала мама, и это теперь повторяли каждый год, как заклинание. На сей раз та тотчас вспыхнула и засветилась, лишь пару раз неопасно мигнув.

Довольный Ванечка выбрался из-под ветви, как раз растопырившей над углом с розеткой свои лапы, и тут его одиночество внезапно кончилось: в распахнутую дверь вошел Дед Мороз.

Ванечка как раз дорос до тех лет, когда загадка, есть Дед Мороз на самом деле или это только сказка для маленьких, превращается в подобие весов, на которых второй ответ все больше перетягивает первый, но и тот еще не лишен определенной тяги вниз. Но уж такой Дед Мороз, которого можно видеть (а не такой, который ночью, когда все спят, тайком оставляет подарки под елкой), – это, понятно, для малышей: просто маскарад, и всё. И потому Ванечка очень пристально стал вглядываться в ватную бороду, усы и брови, ожидая найти знакомые черты. Не тут-то было: это был не папа и не кто-нибудь, кого Ванечка знал. А Дед Мороз тем временем похлопывал рукой об руку (верней, рукавицей об рукавицу), как-то странно пританцовывал около двери, даже похихикивал, словно каркал, но в комнату не шел.

– Ну, молодой человек, – прокаркал он затем, – что же ты не спрашиваешь, мол, где же подарки, старый чёрт? А? Ну-ка спрашивай, спрашивай! Не пожалеешь!

– А… А вы кто? – ошарашено спросил Ванечка.

– Что, сам не видишь, да? – рассердился Дед Мороз. – Тащись тут с самого Северного полюса, а тебе – «кто» да «кто»! Ну-ка проси подарок, не то другим отдам! Отдать?

– Н-нет, – робко протянул Ванечка. – А что, взаправду?..

Он заметил мешок у Деда Мороза в руках, и та чаша весов, на которую не пускают резоны скептиков, стала тяжелей и поползла вниз.

– «Взаправду»! – сварливо передразнил Дед Мороз. – Проси сейчас же, прыщ ты этакий, ну?

– П-пожалуйста! – протянул, чуть заикаясь, Ванечка.

– Не слышу! – Дед Мороз приложил рукавицу к уху, чуть подвинув бороду. – Ты хочешь подарок? Или нет?!

– Хочу! – осмелился Ванечка.

– Самый лучший?

– Да!

– Во-от! – Дед Мороз явно подобрел. – Самый-самый?

– Самый-самый!

– Ну тогда лови!

Он шагнул в сторону – и из-за его спины выскочила и бросилась к Ванечке Наденька. Худенькая и бледная, но все равно смеющаяся и совершенно настоящая.

– Наденька, Наденька! – засмеялся и Ванечка и вдруг заплакал и склонился к ней, к самому ушку. – Наденька! Как же мы! – слезно и горячо зашептал он ей – так, как шептал всегда самые главные секреты. – Ты знаешь? Папа и мама хотят бросить друг дружку!!

– Ничего такого они больше не хотят, – спокойно и громко ответила Наденька. – Они уже передумали. Понимаешь? Навсегда.

И в тот же миг словно стена рухнула в душе Ванечки. То, что сказала Наденька, он знал, было правдой. Наденька была его старше лишь на один год, но то, что она говорила, всегда было правдой. И это тотчас подтвердилось.

– Папа! Мама! – крикнула она.

И в дверном проеме, рядом с посторонившимся Дедом Морозом, явились, как тени, их родители. Лицо отца дергалось, мама смеялась, но на ресницах ее висли слезы. Отец обнял ее за плечи, и она, повинуясь ему, сделала несколько шагов к своим детям.

– А вот и мы! – объявила Наденька, взяв брата за руку и тоже шагнув им навстречу. Две пары васильковых глаз смотрели на них, а на эти васильковые глаза детишек, так похожих на близнецов, и на их родителей смотрел из угла за дверью взмокший от напряжения, а больше от красного тулупа и маски с бородой доктор Ивлев, психиатр. Он стоял в тени, стараясь не трястись от пробравшего его вдруг озноба, и беспорядочно думал, что рисковал чёрт знает как, притащив, пусть даже на несколько часов, домой девчонку, едва вышедшую из комы; что, если узна́ют, то согласие родителей разве что от тюрьмы спасет, но ведь парнишка терял последнюю связь с миром… И тут его уже не в шутку затрясло, однако спасла мысль, что эти четверо, наконец-то обнявшись, сейчас вспомнят о нем, а это выйдет некстати, так что пора бежать.