Антикварное золото

Исследовать колодец необходимо, иначе он себе этого никогда не простит. Снова навесив на себя сброшенную было амуницию, Крестовский протиснулся в лаз, нащупал первую скобу лестницы и, вознеся к невидимым отсюда небесам короткую бессвязную молитву, начал восхождение.

Глава 8

Вода в бассейне была неестественно голубая — несомненно, из-за цвета плитки, которой были выложены дно и стенки. Если смотреть на бассейн из лоджии, его голубизна почти сливалась с голубизной моря, зрительно отделенная от него только тонкой белой линией дальней стенки. Королевские пальмы, росшие вдоль набережной, и раскинувшийся за нею пляж отсюда не были видны: бассейн располагался на плоской крыше на высоте четырех этажей, а номер был на седьмом.

В данный момент в бассейне никто не плавал: не сезон, и три четверти номеров пустовали, в полной боевой готовности терпеливо ожидая туристов со всех концов света. Пока Александр Антонович Гронский разглядывал бассейн, стоя в одних шортах в лоджии своего номера, у него последовательно, одно за другим, возникли два совершенно глупых, мальчишеских желания: сначала — плюнуть в бассейн, а затем, почти без паузы, — сигануть в него прямо отсюда, из лоджии.

Без особого труда поборов эти странные побуждения, Гронский вернулся в шезлонг. Стакан в пробковом термоизолирующем подстаканнике стоял наготове, и коктейль в нем еще не успел нагреться на ярком, но не слишком горячем апрельском солнышке. После теплого марта апрель выдался холодным и ненастным, и Александр Антонович, ненавидевший плохую погоду, организовал себе десятидневный отпуск и сбежал сюда, к ласковому прибою, яркому солнцу и зелени королевских пальм.

Он хлебнул из стакана и поморщился. И какого дьявола, спрашивается, эти их фирменные коктейли вечно такие сладкие? Он подумал, не сходить ли ему к холодильнику за виски, но подниматься было лень. Гронский закурил, откинулся на спинку шезлонга и расслабился, наслаждаясь солнцем и покоем.

Позади него, в номере, мягко щелкнул дверной замок — надо полагать, Алене наскучило в одиночестве ходить по магазинам, скупая пестрое курортное барахло. Зная Аленины запросы и учитывая то обстоятельство, что Гронский наотрез отказался составить ей компанию, можно было предположить, что кредитку сегодня изрядно потрепали. Это ведь только так говорится: барахло. На самом-то деле это барахло стоит очень приличных денег. И не было случая, чтобы тот, кто горит желанием заплатить за вещь дороже, чем она стоит, вернулся из магазина с пустыми руками…

Громкий шорох сваленных на кровать многочисленных пакетов с покупками прозвучал в унисон мыслям Александра Антоновича. Затем хлопнула дверца холодильника, забулькала наливаемая в стакан жидкость и мелодично зазвенел, ударяясь о стеклянные стенки, лед.

— И мне принеси, — чуть повернув голову, негромко сказал он в открытую дверь.

Что именно принести, он не уточнил. В этом не было необходимости.

Алена вышла в лоджию, постукивая высокими каблуками, и поставила у его локтя квадратный стакан с виски и кубиками льда. Одета она была в обманчиво скромное белое платьице с шокирующими вырезами, из которых тут и там соблазнительно выглядывало молодое, крепкое, покрытое бронзовым загаром тело.

Алена была фотомоделью с дорогостоящими привычками, и ее общество обходилось Гронскому недешево. Впрочем, опыт семейной жизни и в особенности развода с женой раз и навсегда убедил его, что даже десяток таких Ален единовременно обойдется не в пример дешевле, чем еще одна супруга. В связи с этим он не собирался жертвовать свободой, за которую в свое время очень дорого заплатил, и неизменно ставил об этом в известность каждую из девиц, с которыми проводил свободное время. Некоторые имели глупость ему не верить; таких Александр Антонович безжалостно выставлял за порог, едва лишь его ушей касался первый намек на замужество.

Алена была с ним уже без малого год. За это время Гронский изучил ее, как журнал, от корки до корки. Она действительно напоминала ему глянцевый дамский журнал: была такой же красивой, яркой, приятной как с виду, так и на ощупь, такой же пустой, бессодержательной, но при этом незлой, а иногда даже и веселой, задорной. Хотя именно в минуты веселья она переставала следить за собой и начинала говорить откровенные глупости.

Сравнение с глянцевым журналом было наиболее для нее подходящим: не успеешь начать читать, как уже либо заскучал, либо перевернул последнюю страницу…