АнтиNаполеон

С. Нечаев: Номер один, конечно. Но при этом, за исключением, наверное, десятка каких-то совершенно заумных историков, которые профессионально этим занимаются… Сколько их там, 60 миллионов французов, точно так же как и 140 миллионов русских, ничего абсолютно не знают о реальном Наполеоне, и поэтому все оперируют какими-то сказочными понятиями. И тут уже просто дело вкуса: кто-то верит в это, кто-то не верит, кому-то нравится это, кто-то фанатеет от этого, как от какой-нибудь Аллы Пугачёвой или Майкла Джексона, а кто-то, например, это отрицает. То есть упрекать ни тех, ни других, ни третьих за это невозможно.

С. Бунтман: То есть исключительно…

С. Нечаев: На то она и сказка.

С. Бунтман: Исключительность фигуры Наполеона состоит в том, что вот эти Аркольские мосты, знамена, подвиги, фразы — их просто не оторвать от кожи Наполеона, не оторвать от Наполеона реального… Не оторвать, например, «солнце Аустерлица» от схемы битвы и того, с чем связана победа при Аустерлице. Не оторвать насморк от Ватерлоо, не оторвать фразу «Где же Груши?» от действительно таинственного происшествия, принесшего поражение. Это все неотделимо, это уже с мясом только вырывать.

С. Нечаев: Безусловно. И любые попытки каким-то образом менять эту сказку или как-то пытаться ее развенчать — они, наверное, обречены на провал. Я, например, имею совершенно другую точку зрения, потому что я этим занимаюсь уже почти 40 лет своей жизни, но это все как бы мое личное дело, я никому свою точку зрения не навязываю. А то, что Наполеон принес страшнейшие совершенно бедствия французскому народу, — это факт. При нем в деревнях в промежутке от 15 до 70 лет просто не было населения мужского пола, все было уничтожено. А сколько было наворовано! И это не какие-то случайные отдельные картины, это был целенаправленный, хорошо организованный грабеж. Египет, Италия… В Италии до сих пор итальянцы терпеть не могут Наполеона, потому что половина Лувра состоит из сокровищ, которые были из Италии просто вывезены.

С. Бунтман: При этом в центре Рима стоит большое здание — музей Наполеона.

С. Нечаев: Да, это удивительно. А возьмем Россию. Казалось бы, страна, которая так пострадала от Наполеона, столько с ним воевала… А ведь тем не менее прошло 200 лет, но и в России Наполеон был популярен. Потом, уже при Советском Союзе, это был просто феномен какой-то. Ну хорошо, можно объяснить это как-то книгой академика Тарле, написанной по заказу Сталина в 1930-е годы. Потом была блестящая книга академика Манфреда, в 1970-е годы она вышла… У людей не было других источников информации, они читали эти книги, и они… Собственно, я и сам тоже через это проходил, когда учился в школе. Книгу Манфреда, допустим, я считаю блестящей, и она была моей любимой книгой в свое время…

С. Бунтман: Да, да.

С. Нечаев: Я на ней воспитывался. Но сейчас, казалось бы, уже современная Россия, открыты границы, массы людей владеют французским языком, есть возможности читать какие угодно книги, не только Манфреда и Тарле. Сейчас феномен этой наполеоновской сказки именно на российской территории просто никаким логическим объяснениям не поддается… Ведь до сих пор же тысячи людей собираются каждый год на Бородинском поле, из них причем половина — в какой-то там либо хорошо, либо очень примитивно сделанной французской униформе. Странные люди… Из них большинство ведь не знают ни слова по-французски, но попробуйте им сказать, что Наполеон — это не звезда и не великий герой, они же разорвут на месте. Это же просто сродни каким-то фанатам… какого-то эстрадного певца, например.

С. Бунтман: И это в России.

С. Нечаев: И это в России.

С. Бунтман: И это в России, где Наполеон на самом-то деле потерпел крупнейшее поражение, и закат Наполеона пошел отсюда же с 1812 года.

С. Нечаев: Мне, к примеру, сложно себе представить посреди Москвы памятник Гитлеру, например, или музей Гитлера. Но при этом, допустим, у нас на Кутузовском проспекте, в Бородинской панораме, в течение нескольких месяцев стояла выставка в честь Наполеона, И где? В музее федерального значения, посвященном, между прочим, подвигу русского народа в Отечественной войне 1812 года, которой, кстати, скоро мы будем 200-летний юбилей отмечать. И вдруг посреди Москвы, в этом самом музее, убираются экспонаты и на их месте ставятся какие-то личные вещи, палатка какая-то, тарелка, скамейка завоевателя, человека, который принес нашей стране столько бед и столько несчастий. То есть, получается, это сказка, которая живет уже сама по себе, которая, естественно, была инициирована самим Наполеоном, но теперь каждый человек, создавая в своем мозгу какое-то продолжение, какой-то вариант этой сказки, он же тем самым свой маленький грузик на эти весы и бросает.