Значит, там было наступление французской армии, которая наткнулась на этот самый Аркольский мост — с той стороны австрийская армия, и никак через этот мост перейти невозможно. И фактически захлебнулось наступление. И нужно было что-то такое предпринять. Сейчас мы читаем книгу «Наполеон», и там от третьего лица написано: «Он схватил знамя, он повел за собой своих солдат на этот мост, отбросили австрийцев, и была одержана победа». На самом деле, если мы начинаем вникать, то откуда это все пошло? Это написал сам Наполеон, причем он был хитрый человек — он написал не «Я схватил знамя и повел солдат на мост», потому что это звучало бы не очень красиво и к такой прямой тупой рекламе у людей не очень большое доверие. Он написал это от третьего лица, как будто бы от какого-то стороннего наблюдателя…
С. Бунтман:
Но не он это придумал. Он написал так, как Цезарь написал свои «Записки о Галльской войне».
С. Нечаев:
Да.
С. Бунтман:
Там же все время в третьем лице.
С. Нечаев:
Да, но Наполеон пошел гораздо дальше, потому что мало написать, например, что он схватил знамя и повел за собой солдат. На самом деле мемуары участников этих событий показывают, что Наполеон за 200 метров даже к этому мосту не подходил, и, естественно, никакого знамени не хватал, и никого никуда не вел. Но Наполеон пошел дальше, потому что есть в брендинге такой термин «визуализация образа». Это значит, что какая-нибудь красивая картинка всегда отлично поддерживает слова. Поэтому Наполеон вызвал художника Гро, молодого, начинающего, и заказал ему ставшую знаменитой картину «Наполеон на Аркольском мосту». И она сейчас висит в Лувре. Лувр ежегодно посещают семь миллионов человек, из которых процентов шестьдесят или семьдесят — это иностранные туристы. То есть в течение 200 лет миллионы-миллионы людей, глядя на эту картину, имели полную иллюзию того, что Наполеон совершил великий подвиг.
С. Бунтман:
Они считают, что это правда.
С. Нечаев:
Они считают, что это правда, не понимая, что это не фотография, что это всего лишь картина. Более того, потом версии этой картины стали рисовать другие художники. Орас Верне, например. Там уже конкретно нарисован мост, Наполеон, солдаты… То есть эта легенда, запущенная Наполеоном, начала жить своей собственной жизнью, уже независимой от Наполеона, и она живет до сих пор. И сейчас кому-то объяснить, что Наполеона не было на Аркольском мосту, — это примерно то же самое, что какому-нибудь выпускнику советской школы, изучавшему Пушкина, объяснить, что никакой Сальери никогда в жизни и в мыслях не имел травить Моцарта.
С. Бунтман:
Или тем, кто видел фильм «Октябрь» Эйзенштейна, — что никакие толпы не бежали и не висели на воротах Зимнего дворца.
С. Нечаев:
Так же как никто не штурмовал Бастилию в Париже в 1789 году.
С. Бунтман:
Такими толпами. Да. Там просто подошли, и были переговоры…
С. Нечаев:
Там просто постучали, открыли ворота и освободили восемь человек, из которых двое сидели за неуплату алиментов…
С. Бунтман:
Да, алиментщики там были…
С. Нечаев:
Один какой-то сумасшедший…
С. Бунтман:
…которого вернули потом обратно.
С. Нечаев:
То есть получается, что, к сожалению, история — это… Видел такую передачу на канале «Культура» — «Власть факта»… Я просто смеялся, потому что история — это не власть факта, а власть интерпретатора факта. И чем талантливее интерпретатор, тем самую бредовую идею легче довести до массового сознания.
С. Бунтман:
Но задача, между прочим, в том и состоит, и мы сейчас этим и занимаемся на уровне передачи, чтобы пробиться через интерпретации, понять какие-то механизмы этих интерпретаций, механизмы создания фактов. Пробиться хоть к какой-то конструкции того корня, из которого все вырастает. Потому что сама интерпретация — это тоже предмет истории. И само создание этих Аркольских мостов, штурмов Зимнего и всевозможных Моцартов с Сальери — это тоже очень интересная задача, которая тоже принадлежит истории.
С. Нечаев:
Согласен.
С. Бунтман:
Тут нам уже наприсылали эсэмэсок. «В какой степени, — пишет Митя из Москвы, — Наполеон сам творец своего бренда, а в какой это продукт потомков?»