Антипитерская проза

Во время дежурства в положенные часы капитан Карпов любил отдыхать, когда бушует ночная, полновесная листва. Караул проверен, вводная задача по отражению нападения на караульное помещение выполнена без сучка без задоринки, на первом посту у знамени обреченно окаменел добросовестный боец — ничто не мешает капитану Карпову вытянуться на кушетке, как будто параллельно своему забытью. «Почему Бог не карает, если он милостив?» — засыпал капитан Карпов.

Он увидел себя курсантом в сопровождении гибкой и смешливой девушки, которая оказалась его молодой женой. Они вбежали в филармонию, опаздывая на концерт. Их веселая растерянность усиливалась тем, что они никак не могли найти вход в зал. Всякий раз они натыкались на псевдодвери, восторженно потешаясь. Наконец они замерли у очередного мнимого портала и услышали неизвестное и необыкновенно красивое музыкальное произведение, смешение хора, духовых и струнных. В какой-то момент, завороженный, он стал озираться и понял, что девушки нигде нет...

Уже проснувшись, капитан Карпов продолжал различать эту музыку еще несколько мгновений, пока последний удар подсознания не превратил душещипательные звуки в некий сквозящий, вселенский скрежет. Капитан Карпов, любивший раннее утро, содрогнулся от озноба. Во рту, носоглотке, даже мозгу он ощущал какую-то отвратительную суспензию, как будто шлюзы в организме теперь были разрушены — и остатки вчерашнего воинского ужина натекли за время сна из желудка в голову. Он подумал, что заболел, по крайней мере мембрана между здоровьем и смертью отсутствовала. Он вспомнил, что исчезновение в хвосте мелодии приснившейся жены сопровождалось саркастическим вакуумом. Никогда еще укоризна жены по отношению к нему не была такой беспощадной, такой безмолвной. Иногда жена жалела жалких людей, но презирала человека так — впервые...

Дребезжал допотопный телефон в дежурном помещении. С КПП сообщили, что к воротам части приближается командир полка — по-хозяйски, не спеша, давая возможность заметить себя и устранить какую-нибудь мелкую, как он выражался, порнографию.

Капитан Карпов искренне удивился тому, что сегодня, может быть, в последний раз выбежав встречать полковника Комова, он, за три метра до него переходя на строевой шаг и останавливаясь перед самыми полковничьими глазами, в остолбенении будет докладывать командиру о том, что никаких происшествий за время его, капитана Карпова, дежурства в полку не произошло, что личный состав занимается согласно распорядку дня, что иногда в одном населенном пункте, в одном роковом месте некоторым двум людям находиться больше нельзя. Нет для такого соседства никакой возможности, никакого оправдания, никаких человеческих сил. Никак нет.

ПОЦЕЛУЙ ЛЮДМИЛЫ ПАВЛОВНЫ

Людмила Павловна, теща молчаливо истеричного отставного подполковника Волгина (в быту — Сержа), торопилась домой с таким несуразным нетерпением, с каким периферийная, залежалая принцесса торопится занять некий вдруг освобождающийся трон.

Людмила Павловна пренебрегла метро, где ей было бы теперь трудно дышать и тяжело бороться с волнением, и на углу Каменноостровского и Карповки пыталась дождаться своей маршрутки с каким-нибудь отвязным водителем, которого бы она в другое время упрекнула в лихачестве, а теперь была бы благодарна его рывкам и сугубо меркантильной быстроте. Бесшабашная езда отвлекла бы теперь ее от обиды. Она подумала, не поймать ли такси, и, вдруг запылав жаром тороватой удали, мол, гулять так гулять, она даже ступила на проезжую часть и высоко, по-простецки подняла руку, но догадалась в тот же миг, во сколько ей обойдется эта поездка, и отпрянула назад. Собственно, спешить-то было незачем. Только лишь ради того, чтобы не перегореть. С другой стороны, было бы лучше теперь перегореть, остыть. Правда, ажитация, которая ее охватила, эта вопиющая ярость, ей нравилась. Она чувствовала себя вдруг помолодевшей, стихийной.

Теплоту дня регулярно окатывали порывы ветра. Людмиле Павловне льстило, как ветер задирал ее двухслойную, плиссерованную, по-цыгански цветастую юбку с подкладкой — фактически две юбки. Людмила Павловна одергивала ткань машинально, с инстинктивным кокетством, с вызовом. Она понимала теперь театральную панику Мерилин Монро, когда вихрь по-мужицки вывернул подол ее платья. Людмила Павловна ценила в себе каркас былой красоты. Она знала, что ноги ее местами одрябли и посинели, но впадины на внутренних сторонах ляжек оставались такими же нежными и такими же стыдливыми, как в годы диковатого девичества.

Озираясь, Людмила Павловна думала, что, к сожалению, весь мужеский род теперь стал совершенно другим, испортился и обмельчал. В мужиках не осталось страстного интереса к женщине, они меньше облизываются, глядя на красоток, они не охочи, они не желают ухаживать, как будто к этому их ничто уже не подталкивает, как будто в них семя не накапливается, вымывается вместе с мочой и кровь не прибывает к детородному органу. Бесчувственные, своекорыстные, деградирующие. Либидо, что ли, пропили?