Антипитерская проза

— Что самое необходимое утром, так это хороший увлажняющий крем, — говорил бармен Игорь с мелкими паузами между слогами, а не между словами. — Даже если не удается побриться, без крема просто никуда.

Саша Заяц понял, что это не он, а бармен Игорь внешне был похож на Николая, похож разительно.

Бармен Игорь с его крупной бабочкой напоминал издалека, из зеркального полумрака, голый, не увитый ничем, лютеранский крест.

— А что жена Николая? — спросил Саша Заяц.

Он вспомнил эту хмурую женщину, которая в тот день, когда Саша Заяц вот так же сидел и выпивал в этом баре, наведалась сюда в поисках своего загулявшего супруга. Тогда бармен Игорь поведал о том, что она всегда его ищет здесь на третий день его запоя. «Какая благоверная жена!» — порадовался тогда Саша Заяц и удивился ее укоризненному обаянию, такому знакомому и даже близкому. У жены Саши Зайца были похожие удлиненные черты, похожая, стремительная, но с дородством походка.

— Николай-то появлялся здесь на четвертый, а то и на пятый день. И не один, а с проституткой. Всегда с какой-нибудь плохонькой. Любил цеплять завалящих. Та — в номер, а он сюда — пить и болтать, узнавать, какой сегодня день недели. Представляешь, говорит, вторник и среду, если сегодня четверг, вообще не помню. Не было их. Полжизни не помню. Себя, говорит, порой называю то Сашей, то вообще — собачьей кличкой.

— Знакомое дело. Пойми, Игорь, это провалы не алкоголические, это провалы специальные. Сознание специально формирует некие схроны, убежища, чуланы, куда ты будешь заходить потом, как в келью, на отдохновение, в другой жизни. Они, эти помещения, одной стороной направлены из дольнего в горний мир. Например, побывал я тут в Италии. И что же ты думаешь? Рим, Неаполь, Бари (там мощи Николая Угодника покоятся) помню прекрасно, улочки, лица, переходы Ватикана помню, запахи сугубо итальянские, а Флоренцию, то, что больше всего и хотел посмотреть, не помню начисто, катастрофически. А я был там, провел два дня, в галерее Уффици в том числе. Есть фотографии, что я там, на видеокамеру я снят, хожу нормальный, даже грустный. Но личного воспоминания о Флоренции нет никакого. Брезжит лишь какой-то сквозистый, вечерний, говорливый флорентийский воздух, пахнет виноградом, но ни домов, ни арок, ни мостов, ни ландшафта в памяти не сохранилось. Как будто я на тот срок, пока мы с группой посещали Флоренцию, потерял зрение и ходил по Флоренции вслепую, наугад.

— Значит, воскреснуть вам выпадет именно во Флоренции, — пошутил чуткий бармен. — Не дай бог, конечно.

— Не иначе. У стен церкви Кармине.

Саше Зайцу позвонили — субчик Пчельников, человек с неунывающими жестами и остро заточенным кадыком, который выглядел особенно тягостно в сочетании с галстуком на придушенном горле. Пчельников обладал счастливым чутьем звонить именно тогда, когда Саша Заяц пускался в пьяное плавание. В этом случае субчик Пчельников разговаривал запанибрата и навязывал Саше Зайцу, будучи его заказчиком, свою, издевательскую цену, и Саша Заяц по трезвости уже не мог отвертеться, не желая казаться попавшим впросак, манкирующим купеческим разорительным словом, быть заподозренным в беспечности и обреченности. И опять, чтобы отделаться от неприятного тембра субчика Пчельникова, Саша Заяц согласился, не торгуясь, с его раскладами, даже не вникая в цифры, понимая, что ниже Сашиной себестоимости тот не посмеет опускаться, зная, что в середине любого запоя случаются беспощадные, роковые просветы. Эти просветы в том числе может вызывать человеческая наглость.

Саше Зайцу было теперь не до заказчика. В бар вошла выпрямленная, темная, как мгла, и грозная, как молния, невыносимо знакомая дама, вдова Николая. Она, кажется, поздоровалась и села за самый дальний столик внутри темноты. Саше Зайцу бармен Игорь показался сугубо суетливым. В его глазах, как в коктейле, смешались страх и странная, какая-то неуважительная радость. Он торопливо начал готовить кофе, что-то бубня. Трижды шипела кофеварка. Саша Заяц со своего места облик пришедшей женщины совсем не различал. Он только чувствовал некий сгусток атмосферы, слышал легкую дробь пальцев, вдыхал трудный, латиноамериканский аромат.

— Игорь! — обратился он тихо к Игорю-бармену. — Посмотри, пожалуйста, у меня язык не белый, не засаленный?

Саша Заяц выпустил свой язык на волю.

Игорь разглядывал Сашу Зайца и улыбался:

— Нет, теперь уже нормальный. Розовеет понемногу.

— Не воняет?

— Нет, от вас всегда фешенебельно пахнет.

Саша Заяц сообразил, что теперь, без Николая, он особенно нужен бармену Игорю. Саша Заяц не стал разочаровывать бармена Игоря, не стал говорить ему, что его рубеж Саша Заяц уже миновал. Ведь путь Саше Зайцу выпал исключительно односторонний.

Саша Заяц опустился на ноги со своего высокого стула с намерением нешуточным, которому, однако, никогда не превратиться в серьезное, фатальное.

3