Однажды, во время очередного совокупления в такой позе, на Петруху нашла блажь, и он вдруг ни с того ни с сего решил поменять «лузы». Не предупредив, резко рванул в анальное отверстие. «Ой!» — вскрикнула она от неожиданности. И тут же правой ногой так лягнула Петруху в пах, что он на долгое время потерял интерес к сексу.
Екатерина не признавала ни анального, ни орального секса, считая это извращением. Как большинство русских баб, она была консервативна в своих половых желаниях и волю сексуальным фантазиям не давала.
Бывшая жена Петра, Настюха, давно ушла от него, забрав с собой единственную дочь Светлану, и жила где-то в селе у родителей, то ли в Курском, то ли в Медвенском районе, прокляв навек барак и его дикие нравы.
Бабы поговаривали, что Светланка в неполные девятнадцать лет вышла замуж за какого-то агронома, но жила с ним плохо, так как пошла по стопам «родимого папочки» и слишком часто любила заглядывать в стакан.
«Не только в стакан, но и в ширинки к мужикам», — уточняли, похихикивая.
«Любиться» в комнату Петрухи Екатерина не ходила: слишком там было грязно. Сплошная антисанитария. К тому же, в комнате Петрухи постоянно жили какие-то бомжи и бомжихи. Все грязные и оборванные. Вонючие.
Кроме Петрухи, для удовлетворения плоти она время от времени приводила случайных мужиков. Иногда с работы, иногда от ближайшего продовольственного магазина, соблазненных все той же дармовой «червивкой».
Её сын и дочь спали на полу, на подосланных матрацах и старых одеялах. Она старалась свои страсти удовлетворять в отсутствие детей. Но так как больше свободного от работы времени у нее было вечером или ночью, то вопрос о местонахождении детей отпадал или шел на второй план. Приходилось или выпроваживать на улицу «погулять», если было еще светло и тепло, или укладывала пораньше спать.
С вечерним гулянием около барака понятно, но со сном… Детишки подчинялись и укладывались в «постельку». Однако это не означало, что они обязательно спали…
На самом деле довольно часто то Любаша, которой уже шел десятый годок, то Васек тайком наблюдали сквозь прикрытые веки глаз за забавами матери и приведенными ею мужчинами. И в сказки о том, что детишек приносят аисты, давно не верили. Вообще в бараке все дети взрослели быстро.
С каждым годом позывы Екатерины к сексу были все реже и реже. А сейчас, когда ей стукнуло сорок, плоть почти умерла, как у монашки от длительного воздержания. И «любилась» она, если можно определить этим словом случайную, сиюминутную связь, редко, раз-другой в полгода.
Катерина встала с постели, сладко потянулась, до хруста в косточках.
«Как неохота идти на работу, — шевельнулась мысль. — Может, не пойти? Взять, и не пойти. Без других обходятся, не пропадают… И без меня обойдутся…»
Однако усилием воли она заставила дотащиться свое тело, укутанное в ночную рубашку и пестрый ситцевый, до пят, халат, до ведра с водой. Алюминиевой кружкой, стоявшей на деревянном донце, приподняв донце, зачерпнула немного воды, и тут же рядом над большим алюминиевым тазиком ополоснула лицо и руки.
«Когда же, наконец, получу нормальную квартиру, — с тоской подумала она, — хотя бы умыться могла по-человечески, а не как кошка: одной лапкой. Да и дети стали бы жить как люди. Девке уже восемнадцатый, а Василию семнадцатый годок пошел… Но спят, по-прежнему, как малолетние, на полу и чуть ли не под одним одеялом. Так и до кровосмешения недолго. Любаша, хоть и таится от матери, но видно уже, что не девка, а баба. Груди — скоро материнские в размере обгонят, — поправила обеими ладонями свои, едва помещавшиеся в немалом бюстгальтере. — Да и зад расперло, что у хорошей кобылы. Точно, не девственница… Да и соседки не раз шептали на ухо, что погуливает… Впрочем, чем они сами и их девчата лучше меня и моей Любаши?.. Также за полстакана вина лягут под любого, кто брюки носит и может купить эти полстакана. Вон позавчера старая Ворона, соседушка распрекрасная, вина налакалась до потери памяти и моего Васятку пыталась в кровать к себе, корова толстобрюхая, затащить. И затащила бы, если б я это не увидела и не помешала. А Васятка ей в сыновья годится. У самой такой же Васятка. Да не один, а со старшим, Юриком, в придачу. Эх, барак, ты, барак, — посетовала она, — превратил ты всех нас в скотов. Из людей — в скотов! Спим по-скотски и живем по-скотски».
Если б знала она, что Машка Воронова, «чалившаяся» по малолетству за квартирную кражу, уже не раз удовлетворяла свои сексуальные потребности с помощью шестнадцатилетнего Васьки Пентюхова, ее, Катькиного, сына. Машка соблазнила его еще в пятнадцать неполных лет, подпоив винцом и уложив в свою кровать.
С потерей девственности Васька потерял и уважение к женщинам. Все они для него стали похожими на потную похотливую Ворону.