Антиподы

Ничего этого Екатерина не знала, как и не знала того, что сыновья Машки Вороны: Василий и Юрий вместе с соседскими ребятами, в том числе и Борисом Шаховым по прозвищу Шахёнок, устраивали «группенсекс» с ее дочерью. А когда надоедала групповуха, то для разнообразия учиняли игру в «ромашку» или «крестик». Для чего приводила Любаша в барак своих разбитных подружек из кулинарного техникума, куда Екатерина ее устроила. И тогда в бараке творилось такое, что бедной Екатерине и во сне не могло присниться, с ее незатейливыми «червивочными» по-нятиями о сексе.

«Впрочем, где это Любаша? — подумала Екатерина, одевая трикотажное платье, недавно купленное в магазине «Курский трикотаж». Платье сидело добротно, подчеркивая все выпуклости женского тела, и выглядело нарядным.

«Слава Богу, научились и у нас делать…» — помянула добрым словом работниц КТК, где было изготовлено платье.

Но тут ее мысли вновь возвратились к отсутствующей дочери: «Опять дома не ночевала, потаскушка проклятая. Где таскается? С кем таскается?.. — злилась она. — Того и гляди, что пузо набьют… Сейчас все на это мастера. Обрюхатят, и в кусты. А ты, мамаша, нянчись с дочкой и с ее приплодом… Хорошее приданое незамужней девке… А Васька, вон спит, без задних ног, — подумала мимоходом, застегивая пуговицы пальто. — Набегается со своими друзьями и спит. Если раньше кое-как учился, то в последнее время учебу совсем забросил. Школу не посещает. Позавчера инспектор ПДН Матусова вызывала в отдел, все пытала, «что случилось, да что случилось?» А ничего не случилось. Вырос Васька. Отбился от рук. Взрослеет, и все больше похожим на отца становится. Вон и к винцу стал принюхиваться. Весь в папашу бестолкового пошел. Учится слабо. Но смотрит уже на «телок» — так они девчат сейчас называют. Раньше, бывало, стану ругать, так хоть прощения изредка попросит, а теперь не то что не просит прощения, а волком смотрит, зубки показывает. Точно папаша. Того и гляди, драться кинется. Уже словесно огрызается, щенок паршивый. Не дай, Бог, по стопам папы пойдет, по тюрьмам да колониям… А все почему? А потому, что безотцовщина, что мне из-за работы заниматься его воспитанием было некогда. Барак воспитывал. Вот и воспитал…»

Васька сладко посапывал в своей постели на полу, прикрывшись старым стеганым, пестрым одеялом до самых бровей. И никакого дела до материнских забот и размышлений ему не было.

Наконец-то Екатерина оделась полностью и ушла из своей опостылевшей барачной комнаты на завод, где было шумно от сотен людей и десятков различных механизмов, где было и трудно и весело одновременно, и где забывались все домашние невзгоды.

Любаша Пентюхова в это время находилась на улице Резиновой, у Шурика Дрона, где познакомилась случайно со Светкой Косой, той самой Светкой, папаша которой время от времени «полюбливал» мамку Любаши. В мире и не такое случается…

Они успели вечером выпить по несколько стаканов вина за знакомство, перед тем, как Дрон их уложил в свою постель. И теперь мирно спали втроем, прикрыв свою наготу старым, вытертым и вылинявшим байковым одеялом.

2

…Светлана проснулась первой. Её взору открылась незнакомая комната с одним большим окном, наполовину зашторенным серыми гардинами. Со стены, оклеенной выцветшими обоями, с увеличенной фотографии в дешевой рамке серьезно смотрели мужчина и женщина. С давно не видевшего побелки потолка свисала на проводе в черном пластмассовом патроне загаженная мухами лампочка. На постели — двухместной кровати — на засаленных розовых наволочках подушек, кроме ее головы, торчали еще две: мужская и женская.

«Где это я? В каком очередном притоне?» — вяло подумала Света, привыкшая за пару последних лет своей неупорядоченной, забубенной, бродячей жизни не очень-то удивляться перемене мест и обстановки. И тут же вспомнила, как вчера познакомилась с Дроном и Любой из барака.

Голова трещала. За знакомство было выпито слишком много вина вперемешку с пивом и самогоном, который по дешевке покупал Дрон в соседнем доме. Впрочем, голова у нее в последнее время болела постоянно. Сказывались перенесенные в детстве частые побои от отца и матери и последовавшие затем избиения мужа. Тот все пытался «наставить ее на путь истинный», когда она стала «закладывать за воротник» и «вертеть хвостом». Кроме родителей и мужа, в последнее время ее довольно часто били случайные собутыльники, с которыми сводила горемычная, непутевая жизнь.

За медпомощью она никогда не обращалась. «Поболит — и перестанет. Не в первый раз!» — успокаивала себя.

К головной боли постепенно привыкла и почти не обращала на это внимание, особенно, если день начинался с опохмелки или очередной выпивки.

«Если утро начато не с «Солнцедаром», то, считай, что день прошел даром!» — повторяла она, как попугай, услышанную от кого-то фразу.

«Не осталось ли чего выпить, — подумала, отгоняя боль. — Вряд ли… — ответила сама себе. — Но на всякий случай стоит проверить… Вдруг повезет…»