Антироссийские исторические мифы

В значительной степени образ русского крепостничества был создан не на основании изучения исторических источников, а по художественным персонажам русской классической литературы XIX в. Неслучайно эмигрантский писатель и публицист, автор знаменитой книги «Народная монархия» И. Л. Солоневич писал о ней как о «кривом зеркале» русской жизни. Крепостное право, согласно литературному мифу, преподносилось как рабство, а крепостной крестьянин – как холоп. В действительности для такого вольного отождествления не имелось ни историко-правовых, ни историко-социальных оснований. Крепостное право подразумевало прежде всего прикрепление к тягловому сословию, во вторую очередь применительно к крестьянскому населению – прикрепление к земле, а вовсе не рабство. Собственностью помещика русские крестьяне (в отличие, к примеру, от польских) не являлись. Продажа крестьян без земли запрещалась многочисленными указами. Категория холопов была упразднена в России еще при Петре I. Материальное положение крепостных также не подходит под традиционные параметры качества жизни рабов. Для сравнения достаточно хотя бы сослаться на условия рабовладения в США. Рабство там, как известно, было отменено практически одновременно с отменой крепостного права в России.

В качестве свидетельства о материальном состоянии дореформенного русского крестьянства приведем оценку А. С. Пушкина: «Фонвизин, путешествовавший по Франции, говорит, что, по чистой совести, судьба русского крестьянина показалась ему счастливее судьбы французского земледельца. Верю… Прочтите жалобы английских фабричных работников: волоса встанут дыбом от ужаса. Сколько отвратительных истязаний, непонятных мучений! Какое холодное варварство с одной стороны, с другой – какая страшная бедность! Вы подумаете, что дело идет о строении фараоновых пирамид, о евреях, работающих под бичами египтян. Совсем нет: дело идет о сукнах г-на Смита или об иголках г-на Джаксона. И заметьте, что все это есть не злоупотребления, не преступления, но происходит в строгих пределах закона. Кажется, что нет в мире несчастнее английского работника… У нас нет ничего подобного. Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен (кроме как в близости Москвы и Петербурга, где разнообразие оборотов промышленности усиливает и раздражает корыстолюбие владельцев). Помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своего крестьянина доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу… Злоупотреблений везде много; уголовные дела везде ужасны. Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называют un badaut <бездельником>; никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности»[89].

29. Миф о русских кровавых репрессиях в Польше и о Муравьеве-вешателе

Миф о массовых репрессиях русских войск при подавлении национально-освободительного движения в Польше был создан в европейской печати и транслирован в Россию целенаправленными усилиями герценовского «Колокола». Польская тема была объявлена А. И. Герценом основным полем борьбы с «сифилисом русского патриотизма»[90].

Подавление мятежа на территории Польши было ответной реакцией на массовый террор со стороны польских повстанцев. За период с 1859 по 1863 г. жертвами осуществленных ими терактов стали более 5 тыс. человек, главным образом этнические русские. В отличие от радикальной конфронтационной позиции польских националистов, варшавский наместник великий князь Константин упорно воздерживался от применения репрессивных мер.

В российской общественности, воспринимавшей Польшу как полигон реализации либеральных реформ, доминировали пропольские настроения. Это отношение изменилось только после учиненной ночной резни спящих русских солдат расквартированного в Варшаве гарнизона.

Негодование в дальнейшем усиливалось в связи с сообщениями о расправах поляков над военнопленными. И даже после этого российские власти стремились избежать кровопролития, объявив всеобщую амнистию для повстанцев. Однако к значимому успеху эта мера не привела. И только тогда были предприняты ответные репрессивные шаги.