Антисемитизм и упадок русской деревенской прозы. Астафьев, Белов, Распутин

Но тут автор не выдерживает далее своего раздражения, выходит за пределы семейного конфликта – и столкновение нарколога <Иванова> с Бришем накаляет в русско-еврейский спор – как будто вся причина произошедшего в еврейской принадлежности Бриша, – неужели это евреи виновны в беспутстве и развале русских семей? Тут уже зацеплено и – еврей ли Христос? и – «вековая тоска» в глазах Бриша, и «русская удаль», которая «скачет на тройке еще с гоголевских времен»… <…> Белов касается многих больных вопросов в тоне воинственном (но – ни звука о советском политическом устройстве) – однако весь счёт к современной цивилизации и нравственности не уместился в малую романную форму. От неразряженного авторского раздражения – и неудача [Солженицын 2003].

Неудача – это еще мягко сказано. Роман Белова слаб, плакатен – перед нами некая почвенническая позднесоветская версия романа «Что же ты хочешь» (1969) Всеволода Кочетова. Описывая карьеру Василия Белова, британский русист Арнольд Макмиллин пришел к следующей оценке романа: «Резкий упадок таланта, усугубляемый правым экстремизмом и антисемитизмом» [McMillin 1998: 153][47]. В романе «Все впереди» очевиден упадок творчества Белова на рубеже 1990-х годов.

Валентин Распутин. Экологический антисемит на перепутье истории

Валентин Распутин родился в 1937 году в селе Усть-Уда Иркутской области в крестьянской семье. По сравнению со своим старшим современником Астафьевым, Распутин вошел в литературу рано и стремительно. Он окончил историко-филологический факультет Иркутского государственного университета. Начав свой путь в 1959 году молодым журналистом в региональной сибирской прессе, к первой половине 1970-х годов Распутин стал одним из самых известных советских писателей. Он был не так плодовит, как некоторые из его накурников по движению писателей-«деревенщиков». Корпус художественной прозы Распутина насчитывает полдюжины повестей и коротких романов и около тридцати рассказов. События многих из них разворачиваются в сибирской деревне. Для Распутина-художника органичны экологические метафоры и аллегории; эпические масштабы описываемых им местных сибирских невзгод передают общее духовное состояние русского народа. В повести «Живи и помни» (1975) – на мой взгляд, лучшей у Распутина – в реке Ангаре без труда угадывается мифологический Стикс. Затопляемый остров, жителей которого заставляют покинуть родные дома в «Прощании с Матёрой» (1976), символизирует саму Россию, всю Россию советского периода. Пожар в одноименной повести (1985) горит с яростью апокалиптического пламени, сжигая сибирское село. Для прозы Распутина характерны открытые концовки, оставляющие без ответа вечные этические вопросы о любви, верности, дружбе и вере. По складу ума предрасположенный к проповеди, в художественной прозе 1970-х и 1980-х годов писатель удержался от программных заявлений и авторских комментариев. Вероятно, именно по этой причине повести и рассказы Распутина советского периода далеки от вопросов межнациональных и межконфессиональных отношений в контексте российской и советской истории, столь занимавших других писателей – «деревенщиков». Если Распутин-прозаик и затрагивает отношения между евреями и русскими, то делает это путем намеков и закодированных аллюзий. Является ли евреем носитель имени Рудольф (Рудик), разбивший сердце девочки Ио в известном рассказе «Рудольфио» (1967)? А «товарищ Жук» из «отдела по зоне затопления» в «Прощании с Матёрой», – человек с «черн<ым> цыганск<им> лицо<м>»? Еврей ли он, этот персонаж, имя которого отсылает к товарищу Жуку, – русскому большевику, бывшему токарю с завода «Судосталь» в «Цементе» Федора Гладкова? Распутин колеблется между предрассудком и правдоподобием.