Антисоветчина, или Оборотни в Кремле

Однако, повторюсь, судить о предполагаемых реформах очень трудно. Кто знает, как должно было быть, если этого не было? Единственное, что осуществилось широко и реально — милицейские рейды по магазинам, парикмахерским, даже баням. Чтобы ловить прогульщиков, которые в рабочее время шляются по личным делам. Да и вряд ли это придумал Андропов, все же он был умным человеком. Скорее, прихлебатели постарались. Причем подобные меры “укрепления дисциплины” никакого не напугали, ни на кого не подействовали. Только породили массу анекдотов, а люди продолжали удирать с работы, чтобы занимать очереди за продуктами, носить в починку негодные телевизоры и искать по магазинам дефицитную одежду. Так и заглохли облавы из-за полной своей неэффективности и бессмысленности. А больше ничего осуществить Андропов не успел. К власти он пришел уже тяжело больным, и в феврале 1984 г. отправился вслед за Брежневым, на кремлевское кладбище.

В кулуарной борьбе и интригах генеральным секретарем сделали К.У. Черненко, который еще при Брежневе считался его “наследником”. Но он и подавно был дряхлым и недееспособным. За него рычаги управления дергали другие, и успели, разве что, тормознуть слишком скандальные уголовные дела, начатые при Андропове. А в марте 1985 г., всего лишь после года “правления”, пришла пора и для Черненко переселяться вслед за Андроповым. И интересы закордонных “сил неведомых”, как и интересы “молодых реформаторов” в советском руководстве, совпали. К власти привели Михаила Сергеевича Горбачева.

А дельше дело было, можно даже сказать, “просто”. Надежно и сокрушительно. Когда Горбачев оказался во главе государства, воротилы “мировой закулисы” обеспечили экономическую диверсию — резко упали мировые цены на нефть. И поток “нефтедолларов”, на котором, как на игле, сидела наша страна, внезапно усох. Правда, советские финансы держались не на одном, а на “двух китах”, на экспорте энергоносителей и винной монополии. Но вторую опору успешно обрушил сам Горбачев, провозгласив антиалкогольную компанию. И все. Финансы, экономика, социальные программы покатились в катастрофу. А якобы для того, чтобы выйти из нее, началась кампания “перестройки и ускорения”.

Впрочем, об “ускорении” вскоре забылось. А “перестройка” в первую очередь почему-то сказалась вовсе не в экономике, а во внесении политического хаоса. Ну конечно же, во главу угла были выдвинуты очередные “разоблачения” Сталина. При Хрущеве это имело и важный практический смысл — объяснить “сталинизмом” все жертвы и неудачи, а тем самым приобрести новый кредит доверия в народе. При Горбачеве кампания стала самодовлеющей. И пошла гораздо глубже. В 1950-х реабилитировались только тухачевские и косиоры, истреблявшие русских людей, но никак не влиявшие на политический курс государства. Теперь отмывали и оправдывали главных “оборотней”. Делали настоящего героя из Бухарина, реабилитировали Зиновьева, Каменева и иже с ними…

Только Троцкого официально оправдывать все же воздержались. Слишком уж одиозной фигурой был. Но неофициально оправдывали, жалели как несчастного изгнанника, невинно убиенного по приказу тирана. И аргументы перенимались на вооружение чисто троцкисткие. Хотя и без ссылок на Льва Давидовича, плагиатом. Обвинения Сталина и “сталинизма” целиком брались из его книг, его статей. Зачем лишнюю работу делать и что-то придумывать, если уже придумано и скомпоновано? Благо, наследники Троцкого оказались понятливыми, исков за нарушение авторского права не предъявляли. Троцкистские модели использовались Горбачевым и для подавления своих политических противников в партийном и государственном руководстве — их крушили под лозунгом “борьбы с бюрократией”. Себя же Михаил Сергеевич, в противовес “бюрократам”, относил к “революционерам”. Даже брошюру с изложением своего курса назвал весьма красноречиво: “Октябрь и перестройка: революция продолжается. 1917–1987” [45].

Выбросились на прилавки конъюнктурные бестселлеры Рыбакова и Шатрова. А вместе с ними выплеснулся в печать и на страницы журналов еще целый пласт литературы, прежде незнакомой читателям. Той литературы, которая десятилетиями копилась в ящиках авторских и редакционных столов. Наверное, не было бы особой беды, если бы она так и сгнила в этих ящиках. Но нет, недогнила, вывернулась на головы публики, запутывая, сбивая с толку, переиначивая сложившиеся представления. А власть, клеймя Сталина ленинским “завещанием”, попутно зацепилась за это “завещание”, чтобы открыть дорогу новому варианту “нэпа”. Широко развернулась пропаганда кооперации, ее объявляли “ленинским путем”, панацеей от всех бед. И мутная мешанина кооперативов заполонила страну. Позволила легализовать теневую экономику, начала перекачивать в свои структуры товары и прибыли из государственного сектора. И через нее стало утекать в неизвестных направлениях “золото партии” — так же, как утекло в свое время золото Третьего рейха.