Антисоветчина, или Оборотни в Кремле

Между прочим, как ни парадоксально, М.С. Горбачев тоже будет использовать ее, подкрепляя цитатами перестроечные “реформы”. Но если не дергать отдельные цитаты, а внимательно прочитать всю работу, то станет ясно, что речь идет именно о коллективизации сельского хозяйства. По Ленину, должно осуществиться тотальное “кооперирование в достаточной степени широко и глубоко русского населения”. И “кооперативы”, которые он имел в виду, должны организовываться “на государственной земле при средствах производства, принадлежащих государству”, при “обеспечении руководства за пролетариатом по отношению к крестьянству” [96].

Сталин все это выполнил буквально. Только вместо названия “кооперация”, которое дискредитировало себя в период нэпа, он использовал слово “коллективизация”, хотя в принципе это синонимы. Вот и строились планы “широко и глубоко”. И указания насчет средств производства, принадлежащих государству, пришлись очень кстати. Тракторов-то было мало, на все колхозы их не могло хватить. И задача решалась путем создания государственных машинно-тракторных станций (МТС), способных обслуживать по несколько колхозов.

Но, кроме Ленина, у Сталина в это время появляется еще один пример для подражания. Петр I. Конечно, не реальный Петр, больше наломавший, чем создавший, а тот идеализированный образ, который культивировался среди русского дворянства и интеллигенции: великий реформатор, “вздыбивший” Русь, сумевший вывести ее из гипотетической “отсталости” на уровень европейских держав. Реформатор, преодолевавший сопротивление оппозиции (что Сталину было близко). И не считавшийся ради достижения цели ни с какими трудностями подданных — иначе погибнет государство…

Сам ли Сталин обратился к этой фигуре? Или подсказали? В любом случае, для большевистского государства 1920-х гг обращение к образу царя, каким бы он ни был, являлось очень смелым. Впервые имя Петра прозвучало на пленуме ЦК в ноябре 1928 г. Сталин назвал его в одном ряду с Лениным и, ссылаясь на них, указывал — надо “догнать и перегнать передовые капиталистические страны в технико-экономическом отношении”, лишь в этом случае Советский Союз выйдет из экономической зависимости от них и сможет построить социализм. Летом 1929 г. нэп стал сворачиваться. Прикрывались частные предприятия и торговля, была узаконена принудительная продажа крестьянами “излишков” продукции, вводилась карточная система.

Первые результаты, вроде бы, обнадеживали. Успешно возводились промышленные объекты. И относительно сельского хозяйства ЦК констатировал, что темп коллективизации “превзошел самые смелые ожидания”. Поэтому планы индустриализации и коллективизации корректировались в сторону повышения. 7 ноября Сталин выступил со статьей “Год великого перелома”. По-“петровски”. Перелом подразумевался “в развитии земледелия от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию”. В декабре было установлено: к весне 1930 г. вовлечь в колхозы 34 % крестьянских хозяйств. А 5 января постановление ЦК определило: “Коллективизация зерновых районов может быть в основном закончена осенью 1931 г. или, во всяком случае, весной 1932 г.” Ставилась и задача “ликвидации кулачества как класса”. В деревню были направлены 25 тыс. рабочих для организации колхозов.

Но вылилось это в катастрофу. Низовое партийное руководство рьяно бросилось перевыполнять директивы. А “двадцатипятитысячники” оказались не лучшего сорта. Хороший рабочий не пойми куда не поедет. Заводские парторганизации отряжали таких, кто самим был не нужен. Бездельников, горлопанов, сомнительные личности. Получив власть над крестьянами, они развернулись вовсю. Отбирали скотину, птицу, имущество. И крестьяне, загоняемые в колхозы, сами резали скот, чтобы хоть попользоваться мясом. А та живность, которую удавалось “обобществить”, подыхала без кормов и присмотра, потому что новоиспеченные председатели из “двадцатипятитысячников”, из мелких партийных функционеров, даже из сельских активистов руководить большими хозяйствами не умели. Инвентарь ломался, ценности разворовывались — и нередко самими председателями или их подручными.

А параллельно шло раскулачивание. Сплошь и рядом к кулакам причисляли любых зажиточных крестьян, середняков. В некоторых районах придумывали собственные критерии: допустим, если в семье нет коровы, это бедняки, если есть — середняки, а если две коровы — уже кулаки. У таковых конфисковывали нажитое добро и отправляли в ссылки. Ну а для бедняков или середняков, протестующих против коллективизации, ввели термин “подкулачник”. Эта вакханалия вызвали бунты. Секретарь Центрально-Черноземного обкома Варейкис писал: “В отдельных местах толпы выступающих достигали двух и более тысяч человек… Масса вооружалась вилам, топорами, кольями, в отдельных случаях обрезами и охотничьими ружьями”.