Антициклон

Утром Погожев вылез из каюты словно налитый свинцом. Голова разламывалась от боли. Покалывало в области сердца. А утро было удивительное: свежее, ясное, тихое. И комаров как не бывало.

— Рановато радуешься, Андрюха, — сказал Осеев. — Теперь мы от них так скоро не избавимся. Даже если уйдем из залива. Весь сейнер этими кровопийцами нашпигован. Особенно — невод. На закате солнца объявятся.

— Не пугай. А то в море брошусь, — произнес Погожев...

Кэпбриг, в одних трусах, широко расставив крепкие волосатые ноги, тискал жилистыми руками в клубах мыльной пены свое бельишко, поставив тазик на крышку пожарного ящика.

На выборочной площадке, свесив босые ноги за борт, сидели Витюня и Климов. Волосы у того и другого были мокрые. Видимо, только что из моря. В руках — концы лесок. Они ловили глосиков. Рядом стояло красное пожарное ведро для улова.

Особняком от них сидел Леха. Он тоже рыбачил. Мышиные глазки кока то и дело косились в сторону чужих лесок. Стоило Витюне или Климову вытащить бычка или глосика, Леха поспешно забрасывал свой крючок с наживкой поближе к «удачливому месту».

Витюня сердито хмурился, насаживая на крючок свежую наживку, и грозно рычал:

— Ты лучше брось эту свою диверсию, а то...

— А то, как диверсант, и по шее можешь схлопотать, — подхватывал Климов.

Они явно разыгрывают кока. Тот не понимал этого и сердился.

— Шо оно, ваше, море-то? Дэ хочу, там и ловыты буду.

Леха от волнения красный, как рак. В его целлофановом мешочке было всего три глосика и пара черных, как головешки, бычков. У поммеха с радистом улов намного богаче. И для Лехи это было ножом по сердцу.

— Ловили бы в общий котел, чего делитесь, — сказал Погожев, копаясь в улове Витюни и Климова.

— Так он же сам отделился. Частный сектор объявился у нас на посудине, — сказал Витюня.

— Якой там «сектор»! — вспыхнул Леха. — Вы на жареху ловытэ, а я вялыть буду. Шо, запрещается вялыть? — И он скосил свои маленькие настороженные глазки в сторону Погожева, как бы ожидая поддержки.

— Во! — Витюня пророчески вскинул вверх палец. — А потом по гривеннику за штуку у пивной бочки. Знакомая картинка.

— По собственному опыту, что ли? — подковырнул Погожев, больше для того, чтобы отвести удар от кока.

— Случалось, — признался Витюня и обнажил в улыбке крепкие с желтизной зубы.

В стороне Смоленых островов виднелись два баркаса — Осеева и Торбущенко. С баркасов тралили креветку. Когда концы весел выныривали из воды и на какое-то мгновение повисали в воздухе прежде, чем вновь погрузиться в море, отсюда, с палубы сейнера, казалось, что с них осыпались искры.

Вода под бортом сейнера спокойная и прозрачная до самого дна. Глубина небольшая и хорошо были видны на дне не только водоросли и отдельные камни, но и снующие зеленушки, головастые бычки, а на песчаных лысинах — «стребающие» креветки. Эти маленькие усатые ракообразные, единственной съедобной частью которых является хвост, передвигались стремительными бросками, словно у них сзади были реактивные аппараты.

Погожев не спеша снял с себя майку и уже готов был броситься в море, как вдруг заметил на косе одинокую человеческую фигуру.

— Кто это там бродит? Похоже, Фомич.

— Фомич, — подтвердил Витюня. — Побрился, надел чистую рубаху и на баркасе съехал на берег.

— Что это он? — удивился Погожев.

— Бойцы вспоминают минувшие дни и битвы, где вместе сражались они, — нараспев продекламировал Климов.

— Ладно тебе, Вовка, — поморщился Витюня. — Тендра для стармеха, может, как братская могила. Тут столько его корешей полегло. И даже больше...

Что значило «больше» — Погожев с Климовым уточнять не стали. Они молча наблюдали за Фомичом. До косы меньше четверти мили, им было хорошо видно, как стармех то медленно шел вдоль берега, то останавливался и долго смотрел по сторонам, словно что-то отыскивая.

— Вин туточки воевал? — первым нарушил молчание Леха. Слова Витюни о братской могиле здесь, в Тендре, где вокруг только вода да безлесые песчаные полоски суши, поразили Леху.

— И «туточки» тоже, — ответил Витюня и, рывком дернув к себе леску, воскликнул: — Смотрите-ка, всю наживу пожрали! Ай да бычкари, воспользовались моментом...

Вода в заливе оказалась куда прохладнее, чем ожидал Погожев. «Но это к лучшему, — подумал он. — Быстрее снимет с меня эту дурацкую тяжесть». О том, что морская вода чудо, Погожев знал из собственного опыта. Бывало, намотается в порту за день, к вечеру едва ноги передвигает. Но стоило окунуться в море — и снова свеж и бодр.

Отплыв от сейнера метров двадцать, Погожев перевернулся на спину и, раскинув руки, лежал на воде минут пять, а может, десять, не шевелясь. Этому он научился еще в детстве. Море тихо покачивало его, понемногу снося в сторону косы. А над ним — лишь небо да чайки. Почему-то когда он вот так лежал на воде, небо всегда казалось ему выше, чем если смотрел на него с берега или с палубы судна.