Антология исследований культуры. Символическое поле культуры

Привычка смотреть на науку как на обширную область, поделенную на ряд «полей», из которых каждое возделывается особой гильдией, имеющей соответствующее название, находит определенное обоснование в том, что это практично и удобно. Но такой подход приводит к затушевыванию сущности науки как способа объяснения реальности и к распространению путаницы в среде ученых, равно как и неспециалистов. Использование слова «наука» в качестве существительного ведет не только к спорам о сферах компетенции (например, в чьем ведении находится изучение правонарушений среди несовершеннолетних: социологии или психологии? кто должен изучать ископаемые окаменелости: геология или биология?), но и к таким вопросам, как: «является ли история наукой?», «является ли социология наукой?». Существует тенденция отождествлять «науку» с некоторыми из ее приемов. Например, в области химии можно проводить эксперимент, а в области астрономии делать точные прогнозы. Химия и астрономия – это «науки». В социологии же экспериментирование крайне ограничено, а в истории прогнозы встречаются реже, чем догадки. Поэтому принято говорить, что «история и социология – это не науки». Несмотря на то, что большая часть геологии более исторична, чем некоторые исследования в области человеческой культуры, имеет место готовность одну называть «наукой», а другой отказывать в этом статусе.

Коме того, проводится различие между естественными науками (часто называемыми лестным термином «точные науки») и «общественными науками». В таком различении содержится допущение, что между природой физической реальности и природой социальной реальности, присущей человеку, существует принципиальная разница. Это допущение ведет и к другому предположению (если только не содержит его косвенно): что данные о человеческом обществе, будучи существенно отличны ли от данных физики («точной науки»), действительно не поддаются научному осмыслению; следовательно, общественные науки и в самом деле вовсе не науки[3]; они не являются «научными» и не могут ими быть. Те же соображения, хотя и с меньшей резкостью, высказываются в отношении биологии: «Биология менее научна, чем физика, но более научна, чем социология». Приведенные допущения не только запутывают дело; они непозволительны. Основные допущения и приемы, заключающие в себе научный способ объяснения реальности, одинаково приложимы ко всем ее аспектам: и социально-человеческому, или культурному, и к биологическому, и к физическому. Это означает, что мы должны перестать смотреть на науку как на целостность, которую можно подразделить на несколько качественно разных частей: одни из них вполне научны («точные науки»), другие квазинаучны, а третьи лишь псевдонаучны. Мы должны перестать отождествлять науку с теми или иными ее приемами, такими как экспериментирование. Короче говоря, мы должны рассматривать науку скорее как способ поведения, способ объяснения реальности, чем как целостность самому по себе, как сегмент упомянутой реальности.

Наука различает живые, чувствующие существа, с одной стороны, и внешний мир, независимый от чувствующих организмов – с другой[4]. Реальность в этом контексте представляет собой взаимодействие организмов с внешним миром. Как таковой он может рассматриваться как единичный или как множественный. Его можно понимать как целокупность взаимодействия, или как опыт организма, а можно видеть в нем совокупность составляющих его частей. На уровне восприятия реальность распадается на чувственные впечатления: запах, вкус, цвет, звук и т. д. На понятийном уровне она анализируется с помощью символических инструментов – слов, математических знаков и т. д. Материя, энергия, время, пространство, движение и т. д. суть понятийные средства, при помощи которых мы анализируем действительность и посредством которых мы к ней приспосабливаемся. Поэтому материя, энергия, время, движение и т. д. являются не дискретными целостностями, а отдельными аспектами, или сторонами общей реальности. Мы можем также разделять всю сумму реальности (в той мере, в какой способны воспринять ее в опыте) на равноценные составные части, или «единицы», которые можно назвать явлениями. Опыт поэтому воспринимается нами, с одной стороны, как единое, целостность, а с другой стороны – как бесконечное число частей, или явлений.

«Целое и части» означает отношение. «Отношение» является еще одним понятийным средством, символическим инструментом, с помощью которого мы делаем опыт до известной степени понятным, и посредством которого наше приспособление к окружающей среде делается более эффективным. Явления соотносятся друг с другом. Но как?