Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Засветила огарок в каморке
замарашка, златые власа.
Заплясала по стенам каморки
тень черна — прошлых дней полоса.

   Это я, это я царевна,

   я всех дочек на свете милей.
   Это я, это я царевна,
   мои руки снега белей.

Это чёрная тень, как сажа,

в кухне над очагом.
Лишь сегодня рука твоя в саже,
лишь сегодня черно кругом.

   Это я, это я царевна,

   для меня все сказки цвели,
   предо мной склонялся царевич,
   обувал мою ножку в пыли.

Ещё утром ступала по снегу,

по кварталам, где бьётся пурга.
Лишь сегодня — обжечься снегом,
замарашка, босая нога.

   Тень черна на стенах каморки,

   златовласка в золе всегда.
   И огарок потух в каморке,
   но души засияла звезда.

(1949)

Перевела Гали-Дана Зингер.

Спящая Царевна Пер. Г.-Д. Зингер

Зелье сонное в яблоке скрыто —
задремать на века, на века
На хрустальном гробу раскрытом
пляска тени и света легка.

   Чрево гроба хрустального вскрыто,

   и над ним пролетят века,
   только солнце и ветер открыто
   губ холодных коснутся ледка.

А ещё промелькнёт над нею

вереница ночей и дней,
и воюющие, и изменники
в распре, в мире, в крови, в огне.

   И предстанет в саду забвения

   эта сказка спящих сонней,
   и не тронут её изменники,
   не придут вояки за ней.

Хлад победный успокоения

и успенья вечная сень,
увяданья меж и цветения
лишь качнётся хрустальная тень.

   В озареньи, смежающем очи,

   как в покое озёрных вежд,
   только тихо оно кровоточит,
   сердце тёмных, тайных надежд.

Да придёт ли, прибудет ли странник,

по путям перепутанных лет,
разобьет ли хрустальные грани,
принесёт ли любовь и привет.

   Что за звуки шагов спешащих?

   Это он, это он, он один.
   Блажен пробуждающий спящих,
   к царевне пришёл царский сын.

(1949)

Перевела Гали-Дана Зингер.

Иехошуа Бар-Йосеф (1912-1993)

Душа на замке (Фрагмент повести «Возлюбить всей душой») Пер. О. Минц

Всю жизнь я пишу ради заработка. Я переписчик священных текстов вот уже тридцать два года, иначе говоря, с пятнадцати лет. Пишу тексты для мезуз и филактерий[204] на продажу оптовикам, которые отправляют мой товар в Америку. Оно и выгодно, и почетно. Отличное, скажу вам, ремесло: за четыре-пять часов зарабатываю не меньше чиновника какого-нибудь важного ведомства и в два раза больше других переписчиков, которые гнут спину восемь-десять часов. Тут нет никакого особого секрета. Просто перо у меня чертит по пергаменту с двойной, а то и с тройной скоростью против того, на что способны наши самые ловкие писцы. К тому же у меня репутация мастера-каллиграфа по художественному изготовлению почетных грамот к торжествам и памятных свитков к закладке зданий. Частные лица, учреждения, религиозные и светские, обращаются ко мне с такими заказами раза два в месяц. Если угодно, отмечу еще и пустяк: не плачу подоходного налога. Ни гроша. В глазах налоговых инспекторов жалкий писец из квартала Меа-Шеарим[205] неровня гражданину, достойному обложения налогом. Итак, доход у меня — дай Бог каждому.