Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

В «Олам ке-минхаго» единственным «лучом света» в еврейском «темном царстве»[72] является также патентованный доктор. Автор так и называет своего героя: «Яблоня среди лесных деревьев»[73], т. е. избранник и герой. Он обладает всевозможными качествами: он молод, красив, строен, умен, благороден, великодушен, поэт, храбр, остроумен и называется непременно поэтическим именем — Альберт. Этот молодой доктор составляет душу высшего русского общества в городишке: городничий без него ничего не предпринимает, предводитель дворянства во всем с ним советуется, судья его обожает, смотритель уездного училища души в нем не чает, словом, он любимец всех. И во всем он успевает, всех он вылечивает, во всем имеет, удачу, и без него ничего не обходится. Для такого героя нужно иметь и идеальную героиню. Г.Гордон позаботился и об этом. В том же еврейском городе существует «роза между шипами»[74], и эта роза — еврейская вдовушка Сарра, которая обладает не меньшими совершенствами, чем Альберт. Она молода и красива, стройна, умна, благородна, великодушна, поэтическое существо, нежна, великолепно поет и играет, знает великосветские приличия и, когда подает варенье гостям, не забывает и маленьких салфеток, как специально заявляет об этом г.Гордон. Герой, конечно, влюбляется в героиню, героиня в героя, и после некоторых, впрочем, несущественных, препятствий они сочетаются законным браком. Влюбленная пара совершенно лишняя в рассказе, но как же представить очерк, хотя бы из еврейского быта, без романтической истории — ну, автор и позаботился об этой существенной части всякого рассказа. Из очерка «Свет, каков он есть» не видно, в чем заключается идеал героя, имеет ли он какие-нибудь задушевные идеи, мог ли бы он отстаивать их своей энергией и стремится ли он к чему-нибудь иному, кроме лечения больных и пения романсов в честь своей возлюбленной при лунном свете. Альберт имеет ярлык, он доктор, с него, следовательно, нечего больше требовать.

Не имея возможности останавливаться на каждой личности рассказа отдельно и считая это совершенно лишним, заметим в заключение, что в художественном отношении этот рассказ далеко не выдерживает критики. Это не законченный, цельный очерк, в котором каждая часть соответствовала бы целому, а ряд бесцельных сцен, местами довольно типичных и оригинальных, но большей частью совершенно плоских, пустых и не связанных никакой интригой даже. Каждая глава отдельно может составить особенный эскиз и связана с другой самыми грубыми натяжками. Местами автор щеголяет ярким юмором и сарказмом, нередко встречаются меткие выражения и характеристики, но в целом очерк скучен, и с трудом только преодолеешь его. Слог автора испещрен талмудическими и каббалистическими поговорками, что еще больше затрудняет чтение рассказа. Автор, кроме того, как бы щеголяет трудными оборотами и выражениями, которые редко встречаются в Библии и значение которых не всем еще известно.

Не лишне обратить внимание читателя и на следующее курьезное обстоятельство. Все лица, не принадлежащие к еврейской национальности и описанные г.Гордоном, изображены автором с особенной любовью и с каким-то благоговением. Начиная от исправника и кончая предводителем дворянства, судьей, смотрителем училища, уездным военным начальником и т. д. — все они чуть не совершенства, все они благородны, великодушны, просвещены и — что всего удивительней — все они искренне любят евреев и заботятся об их благе. Трудно поверить, чтобы в западном крае, где, как известно, мелкая администрация далеко не сочувствует евреям и где происходят события, описанные г.Гордоном, нашлись такие добродетельные герои. Насколько гуманны и справедливы эти герои, можно судить из следующего случая, приведенного самим автором. В городке произошло буйство. Несколько пьяных хасидов подрались с казаками и больно поколотили одного из них. Городничий захватил целый десяток евреев в плен, судил их военным судом в 24 часа и приговорил к публичному телесному наказанию, как тяжких уголовных преступников. Г.Гордон не порицает мерзкого поступка городничего, а напротив, совершенно одобряет его и еще злорадствует. Увлекшись в своем злорадстве, автор с цинизмом рассказывает подробно процедуру сечения и издевается над криками битых, которые (т. е. крики) слышны будто в одном частном доме, где собралось многочисленное общество. Такое одобрение своеволия какого-нибудь городничего, наказывающего публично за драку, как за убийство, и подобное издевательство над несчастными жертвами прежнего прискорбного порядка недостойно писателя, претендующего на просветительную пропаганду.

(Написано по-русски.)

«Еврейская Библиотека», 1873, № 4.

Михаил Наумович Лазарев (185?-1912)

О роли любви в еврейской художественной литературе (Критический набросок)

1