Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Из всего этого, конечно, совсем не следует, чтобы чувство любви стало недоступно для евреев. Наоборот, те же исторические и социальные условия, которые выработали в еврейском народе такие духовные идеалы и внеземные, если можно так выразиться, стремления, вместе с тем способствовали наиболее интенсивному влечению к семейной жизни, к домашнему очагу как к единственному убежищу, где еврей находил себе известное физическое и нравственное успокоение и отдохновение. Отсюда — всем известные семейные добродетели евреев, их удивительное чадолюбие и крепость и чистота семейных уз. Но внешние проявления этого влечения к брачной жизни, вся та показная эстетическая сторона его, которая у европейских народов сложилась, главным образом, под влиянием рыцарства с его «обожанием» женщины и, проникая все дальше в глубь народной жизни и захватывая все большие круги общества, мало-помалу наложила свой отпечаток на всю сферу взаимных общественных отношений, эта показная сторона никогда не играла существенной роли в жизни евреев и только в самое последнее время захватила и их — и то лишь в тех кругах еврейского общества, которые приобщились к общеевропейской жизни, и постольку лишь, поскольку они к ней приобщились. Взгляд на брак как на такое же чисто прозаическое удовлетворение физических и нравственных потребностей человеческой природы, как удовлетворение и других потребностей человеческого существования, глубоко укоренился в психике еврейской народной массы, и, конечно, нужно много лет изменившихся исторических и социальных условий, чтобы в этой области последовали какие-либо изменения.

3

Ясно, что когда в первой половине девятнадцатого столетия еврейская художественная литература, под влиянием изменившихся политических, социальных и бытовых условий еврейской жизни спустилась с небес на землю и стала из земной жизни черпать сюжеты для своих произведений, она нашла область половой любви у евреев наиболее необработанной и для себя непригодной. И в то время, когда бытописатели еврейского народа в изображении различных сторон экономической, социальной и бытовой жизни евреев достигли значительного художественного совершенства, еврейские беллетристы, пытавшиеся брать темой для своих произведений половую любовь, не шли далее рабских подражаний европейским образцам и заставляли своих героев чувствовать, думать и говорить в духе персонажей из сентиментальных романов конца восемнадцатого и начала девятнадцатого столетия. Да оно вполне и понятно. Раз жизнь не давала никаких типических черт и реальных основ для художественного своего воспроизведения, то откуда могло появиться в еврейской литературе художественное изображение того, чего не было в действительности? Область взаимных отношений между полами в еврейской жизни продолжала пребывать все в той же патриархальной первобытности. Все такую же главенствующую роль в сфере устройства еврейских браков играли «ихус» (знатность рода) и материальные расчеты; «шадхены» (сваты) по-прежнему разъезжали и сновали по всем городам и весям еврейской оседлости, и вся эволюция любовных отношений еврейской брачующейся молодежи, даже в наиболее передовых кругах еврейства того времени, сказывалась разве в десятке-другом «любовных писем», которыми обменивались до брака между собою никогда, в большинстве случаев, не видевшие друг друга жених и невеста.

В последней четверти XIX в. в этой сфере произошла, однако, сразу резкая перемена. Целая масса еврейской молодежи обоего пола, устремившаяся в высшие учебные заведения, вступила в непосредственное знакомство друг с другом. Общность интересов, сходство взглядов и стремлений, согласие во вкусах и наклонностях стали играть у еврейской молодежи не меньшую роль в инстинктивном влечении обоих полов друг к другу, чем в соответствующих кругах общества у других народов. Таким образом, область любви в еврейской жизни получила такое же право на литературное воспроизведение, как и другие ее области.