Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Прежде всякий еврей считал ясным и само собою понятным, что истинный еврей — прилагательное «национальный» было еще тогда неизвестно среди нас — это такой еврей, который чистосердечно верит во все догматы еврейской религии и соблюдает или, по крайней мере, старается соблюдать все ее предписания, не разбирая степени их важности. И поэтому даже вольнодумцы и «грешники» не переставали считаться сынами своего народа: «еврей, даже согрешивши, остается евреем»[97]; но все чувствовали, и в большинстве случаев и сам согрешивший, что такой еврей есть явление случайное и необычное: он не просто еврей, не еврей, каким он должен быть, а еврей «согрешивший». И даже в наши дни, в эпоху «просвещения», хотя число таких евреев умножилось до чрезвычайности, это чувство не исчезло ни в народе в целом, ни в тех его отдельных представителях, которые нарушили его законы. И они, сами эти «просвещенные», всегда чувствуют в глубине души, что, удалившись от религии, они отдалились и от народа, сделались «другими» по отношению к нему и смогут воссоединиться с ним лишь в том случае, если он приблизится к ним, если он сам сделается другим. Поэтому они и стараются с величайшим усердием разрушить религиозную стену, отделяющую их от народа, чтобы освободиться от того мучительного чувства, которое всегда сопровождает жизнь индивидуума, отделившего себя от народа.

Теперь положение изменилось. Тысячи евреев — тех, которые с детства воспитывались вне еврейских традиций и никогда не чувствовали на себе их бремени, и тех, которые сбросили с себя это бремя в более зрелом возрасте, — вернулись теперь к своему народу и высоко подняли знамя еврейской национальности, не возвращаясь, однако, вместе с тем к еврейской религии, к исповедыванию ее взглядов и исполнению ее законов. Эти новые евреи вовсе не чувствуют себя оторванными от народа из-за этого разногласия в религиозных воззрениях, и поэтому они не чувствуют также потребности привлечь народ на свою сторону во всем, что касается религии и веры. Сознание еврейской национальности есть для них исключительно племенное чувство, которое не налагает на своих носителей никаких обязанностей, кроме любви к своему народу и работы на славу ему, ничем не ограничивая личную свободу человека в области взглядов и поведения.

Это новое явление неизбежно породило и новый вопрос: что должны мы думать о подобных евреях? Может ли человек действительно быть настоящим евреем в смысле национальном, будучи в то же время «другим» во всех остальных отношениях?

Приверженцы закона и ревнители религии, разумеется, отвечают на этот вопрос решительным отрицанием. Они до сих пор придерживаются старого воззрения во всем его объеме и говорят, что у Израиля нет национальности вне религии, и что если кто говорит: «Я еврей», то он должен также прибавить: «И боюсь Господа»[98], — и взять на себя бремя Закона и заповедей, как все члены дома Израилева; без этого условия «националист» есть для них теперь то же, чем когда-то был «просвещенный», т. е. еврей, который согрешил, — другими словами, больной член в национальном организме, который, правда, нет надобности отсечь и выбросить, но который надо постараться излечить…

Что же касается до самих националистов, то они разделились в этом вопросе на два лагеря.

Приверженцы одного лагеря — того, за которым в нашей литературе уже утвердилось название западного, — отвечают на наш вопрос категорическим утверждением. Взять на себя бремя Закона они не могут, потому что не во власти человека заставить себя верить, а взять на себя бремя предписаний они не хотят, потому что человек, выполняющий религиозные предписания без сердечной веры, принадлежит к числу лицемеров. Впрочем, согласно их воззрениям, их национальное сознание и не нуждается ни в чем подобном. Свой национальный долг они полагают в любви к своему народу и в участии в «национальной работе», т. е. в обществах и союзах, в уплате шекелей и в покупке акций[99]; наиболее ревностные среди них согласны даже с тем, что еврейский язык и еврейская история — прекрасные вещи, знание которых весьма полезно — хотя отнюдь не обязательно! — для националистов; что же касается до их личной жизни, до из воззрений, чувств, душевных наклонностей и до всего их поведения, то здесь они не считают обязательным для себя измениться ни на йоту и остаются тем же, чем были до своего присоединения к национальному знамени еврейства: сынами той чужеземной культуры, в которой они были воспитаны в детстве и которую жадно впитывали в себя на заре своей юности.