Антология ивритской литературы. Еврейская литература XIX-XX веков в русских переводах

Однако и эта партия, переходя от принципа к практике, испытывает смущение и не умеет ясно определить, каковы те национальные обязанности, которые не связаны с религиозной верой. Язык, литература, история — вот те области, в которых она ищет и, конечно, находит национальный дух, и ими она вынуждена ограничить также круг национальных обязанностей: содействовать расширению знания языка, литературы, истории, воспитывать взрослых и детей при помощи языка, литературы, истории — вот та духовная национальная работа, которая составляет обязанность каждого националиста. И в самом деле, совершенно бесспорно, что это так, что эта работа есть великая обязанность каждого националиста по отношению к другим, по отношению к народу и его общим культурным ценностям. Но не существуют ли для националиста еще другие обязанности, внутренние, по отношению к самому себе и своей личной жизни? Литературная, научная или педагогическая деятельность составляет достояние отдельных индивидуумов, которые занимаются ею активно, между тем как большинство народа принимает в ней участие только пассивно, одушевляясь на краткий миг под влиянием хорошей речи или статьи. Все остальное время обыкновенный националист проводит в сутолоке жизни, живя в старых привычных формах, без всякой ощутимой связи со своей национальностью. А между тем и он, этот обыкновенный националист, чувствует потребность соединить свою национальность с практической жизнью и сознавать, что в его жизни есть особенные обязанности, которые он должен свято выполнять. Человек, который хочет посвятить себя какому-нибудь духовному идеалу, требует от своего идеала, чтобы он был способен проникнуть в самую глубь его души и пропитать собою все его чувства и стремления, так, чтобы человек ощущал его присутствие ежечасно, как что-то постоянное, а не случайное, и находил бы в нем путеводитель во всех делах жизни. В том именно и заключалась ошибка «реформаторского» еврейства, что оно надеялось надолго привлечь к себе сердца людей, пробуждая в них раз в неделю возвышенное настроение субботними песнопениями и проповедями. Опыт научил нас, что такое еврейство, которое не наполняет сердце постоянно, а лишь появляется в нем от времени до времени и затем снова исчезает, не в состоянии стать действенной силой в жизни и в конце концов обречено на то, чтобы опуститься на ступень пустой церемонии, лишенной всякой внутренней духовности. И поэтому, если еврейскому национализму суждено — как в это верят приверженцы этой партии — исправить то, что было ложного в реформаторском еврействе, то он должен напомнить собою также и жизнь простого человека, который не сделался ни писателем, ни педагогом, ни общественным деятелем, он должен быть для такого человека путеводной нитью во всех его делах, так, чтобы он постоянно сознавал и чувствовал, что национальность — это не развлечение для часов досуга, а учение жизни, которое он обязан начертать в своем сердце и практически осуществлять в своих поступках. А этого не сумел до сих пор сделать и восточный национализм; и он удовлетворялся часами национального подъема на собраниях, во время речей, а жизнь отдельных людей, жизнь повседневная оставалась такою же пустою, как прежде, без внутренней и истинной связи с провозглашаемым в речах идеалом. Поэтому неудивительно, что несмотря на весь энтузиазм и преданность, царящие теперь в лагерях этих националистов, здесь и там уже замечаются признаки утомления и душевной пустоты, и не надо быть пророком, чтобы теперь уже предвидеть, что если дела останутся в таком положении еще некоторое время, то национализму не удастся удержать за собою то место, которое он завоевал за последнее время в жизни народа, и он снова сделается девизом небольшой группы литераторов и ученых, каким он был вначале.

* * *

А между тем вся эта путаница проистекает, как мне кажется, вовсе не из самого существа предмета, а происходит оттого, что упомянутые партии допустили смешение понятий и не различили надлежащим образом двух вещей, которые, правда, в жизни постоянно смешиваются, но которые по происхождению и содержанию совершенно различны: я говорю о религии и об этике.