Антология народничества

Нам кажется, что одним из важнейших чисто практических вопросов настоящего времени является вопрос о государственных отношениях. Анархические тенденции долго отвлекали и до сих пор отвлекают внимание наше от этого важного вопроса. А между тем именно у нас, в России, особенно не следовало бы его игнорировать. Наше государство – совсем не то, что государство европейское. Наше правительство не комиссия уполномоченных от господствующих классов, как в Европе, а есть самостоятельная, для самой себя существующая организация, иерархическая, дисциплинированная ассоциация, которая держала бы народ в экономическом и политическом рабстве, даже в том случае, если бы у нас не существовало никаких эксплуататорских классов. Наше государство владеет, как частный собственник, половиной русской территории; большая половина крестьян – арендаторы его земель; по духу нашего государства все население существует главным образом для него. Государственные повинности поглощают весь труд населения и – характерная черта – даже в карманы наших биржевиков и железнодорожников крестьянские гроши стекаются через государственное казначейство. Создавая и поддерживая всякую эксплуатацию, сжимая всю страну в своих железных когтях, подавляя всякую жизнь, мысль и инициативу – наше государство представляет что-то вроде тех сказочных чудовищ, которых умилостивляли человеческими жертвами и для борьбы с которыми нужно было особенное вмешательство небесных сил. История русской мысли не может указать почти ни одного человека, служившего развитию России и не считавшегося в свое время государственным преступником. Всегда и везде наше правительство считало надежной опорой себе только подлеца, дурака и грабителя, а всякий проблеск ума, совести и таланта считало признаком чего-то себе враждебного. […]

Этого факта – русское государство, русское правительство, со всеми его специфическими свойствами, со всеми последствиями его значения и деятельности – не может не принять во внимание революционная партия, если хочет стоять в уровень с требованиями истории. Можно указывать на то, что непосредственное место деятельности партии – народ, что не путем политических реформ она осуществит его требования. Все это так, но ведь непосредственной целью операций русской армии был Константинополь, а приходилось, однако, чуть не полгода стоять под Плевной, потому что, не взявши Плевны, нельзя было двинуться за Балканы, нельзя было оставлять у себя в тылу армию, способную отрезать русским все сообщения[203]. Правительство объявляет нам войну; хотим мы этого или не хотим – оно нас будет бить. Мы, конечно, можем не защищаться, но от этого, кажется, никто еще никогда не выигрывал. Наш прямой расчет – перейти в наступление и сбросить с своего пути это докучливое препятствие, не дающее нам действовать, ежедневно выхватывающее лучших деятелей из наших рядов и опутывающее нас целой сетью шпионов, доносов, мелочных придирок, в бесплодной борьбе с которыми потребляется бесполезно 99/100 наших сил. […]

Так или иначе – современная правительственная система доживает свои последние дни. Если не найдется никого, кто добил бы ее, она умрет и сама естественной смертью. Но для нашей партии существенно важно, чтобы новый порядок, имеющий возникнуть на развалинах старого, был сообразен с интересами народа и самой партии. Было бы непростительною ошибкой допустить, чтобы новый будущий государственный строй оставался вне народного воздействия, чтобы он, освобождая другие классы населения и открывая возможность действия другим партиям, оставлял при старых условиях массу народа и социалистическую партию. Тот или другой исход теперь в руках у нас самих. Возьмем ли мы на себя инициативу противоправительственного похода и политического переворота – или будем по-старому игнорировать политическую деятельность, тратя все силы на то, чтобы биться около народа, как рыба об лед? Вот в чем вопрос. В первом случае – мы будем, несомненно, иметь в движении свою долю влияния и, если не достигнем полного освобождения народа, то по крайней мере добьемся признания верховной власти его, дадим ему влияние на весь существующий порядок вещей, санкционируем существование доброжелательных народу направлений, добьемся того, что служение народу не будет синонимом государственного преступления. Во втором случае мы, несомненно, очутимся в положении еще более тяжелом, чем теперь, потому что новое государство, конечно, будет сильнее современного, будет иметь более не только материальной силы, но, что всего важнее, силы нравственной, и бороться с ним будет действительно трудно. Допустивши совершение политического переворота без своего воздействия, наша партия осудит себя, может быть, на целые столетия тяжелой подготовительной работы. […]