Антология народничества

Сейчас получил твое письмо и, по правде сказать, был очень удивлен и огорчен им. Ты упрекаешь меня в том, что мы поехали сюда, когда были нужны для дела. Но дело в том, что это не так, и у меня были все данные для противоположного заключения. Чем я мог бы быть вам полезен? Первое – литературой. Но я писал к каждому номеру «Народной Воли» целые вороха статей, и из них с грехом пополам кое-как прошла только одна – «По поводу казней» (№ 2); все остальные были признаны Львом[195] негодными, а я никогда не позволял себе настаивать на своем, это была бы безобразная конкуренция. Так как здесь Сергей[196] и некоторые другие эти статьи очень хвалят (я уже написал кое-что в том же духе, как в России), а ваши ругали, то я не имею данных сказать утвердительно, были ли мои статьи забракованы по их плохости или по чему другому. Уезжая, я думал, что они забракованы по их бесталантливости, теперь думаю, что единственно потому, что все они стояли на точке зрения партии и не задавались целью соединять воедино несоединимые и никуда негодные протестующие элемент[ы] общ[ества]. Одним словом, в вашу литературу я оказался не годен; Дворник[197] предлагал мне бросить писать принципиальные статьи и употребить себя на хронику и тому подобное. Но это может делать и первый попавшийся встречный. Написать, что такими арестован такой-то, такой-то и такой-то, или поправить корреспонденцию – нет большой хитрости, и содержать при редакции для этого лишнего человека даже убыточно.

Разойдясь с редакционной организацией, я не думал выходить из общества, и мы с Ольгой[198] предлагали отправить нас на юг для занятий с молодежью. Дворник и Андрей[199] нам на это ответили, что мы не можем быть отправлены для этого, потому что представителями партии мы быть не можем, ибо расходимся с ней во взглядах и стали бы вредно влиять на молодежь, воспитывая ее в духе своих личных мнений. Затем, когда отношения уже были близки к разрыву, Мих[айло][200] явился и предложил решение Комитета – Ольге ехать на юг, а мне как крайнему террористу остаться и взять специальностью резание печатей (говорят, на случай моего отказа мне позволено было ехать на юг, но так как я в тот день не дал решительного ответа, то Мих[айло] и не передал мне этого, вероятно, оставляя его, по поручению товарищей, в запасе на крайний случай моего отказа). Печатей я много нарезать не мог бы, потому что от них у меня страшно болят глаза. О позволении ехать на юг я не мог и мечтать, слышав о вредном моем влиянии на молодежь. Выйти из компании и одному испробовать (?) какой-нибудь факт – глупо, ибо, по моему мнению, нужен не факт, а система фактов. Итак, мне оставалось ехать сюда, где у меня есть друг Сергей, и вместе с ним попробовать предпринять что-нибудь в своем духе. В Сергее я не ошибся, предпр[иятия], кот[орые] я хотел сделать для того, чтобы ворот. [возвратиться? – В. Ф.] от Учредительного Собрания к соц. истор. 74 г., встретили сочувствие Чайковского*. Сергей и пр. оказали помощь, будет скоро даже возможность издавать журнал и перевод [перевоз. – В. Ф.] его.

Одним словом, дело не в «усталости», как ты думаешь, а в том, что таким образом я думаю принести больше пользы делу, чем вырезывание печатей в Петербурге.

Затем, ты говоришь «товарищ», то товарищество с центр[ализмом] не уживается, я сам когда-то увлекался идеей централизма, но, увидя грустные последствия, прямо заявил свою ошибку. Централизм – это чиновничество, а не товарищество. Если бы еще у меня были одни взгляды с центром, то как-нибудь дело сошло бы, но раз взгляды разошлись – то ничего и не осталось, что связывало бы с компанией, ни идеи, ни товарищества – и нитка порвалась.

И представь себе, чуть только я стал свободным человеком, как мои бывшие сочинов[ники] стали мне ужасно дороги, вся прежняя горячая привязанность, которую я питал к Льву, Дворнику и другим, вернулась, и вместе с возвращением энергии исчезло все.

5. По страницам «Народной Воли» [201]

I. «Народная Воля». № 1. 1 октября 1879 г.

Передовая статья

Петербург, 20 сентября 1879 г.

Delenda est Carthago![202]

Нам приходится переживать исторический момент крайне тяжелый, но вместе с тем крайне интересный по своим вероятным последствиям. По меткому выражению одного из наших публицистов – это момент ликвидации русских общественных направлений и симпатий. […]