Антология новой грузинской поэзии

Кто разбил хрупкий фарфор твоего одиночества,
Втиснул в одежду чужого тебе языка?
Разве мало нам одного языка и одной жизни?
Я был твоим переводчиком,
Своим языком, своей жизнью
Переводя жизнь твою и язык твой, и разбивался фарфор.
Я качался на точечной маковке одиночества,
Ты толкнул меня,
И полет был сладок,
Пока я не разбился.
Я всегда боялся высоты
И, летя на восток,
Раскидывал руки на запад,
Так походя на крест и полумесяц,
Что меня принимали за Будду,
Сущего в воде и огне и земле —
Салам, Сохраб!
Это я, когда надоело мне быть Георгием,
Выдумал тебя заново в себе,
Приютил тебя, лишенного крова,
И выпрямил тебе воздушную дорогу
В пустыне:
Прощай, путник!
Пусть сотни пустых посторонних песчинок
Обратятся в звезды,
Освещая колючую твою дорогу
И ночь, опустившуюся на голову дегтем.
Ведь и в твоей ночи увяла сирень?
Салам, Сохраб!
Это я оживил тебя, заставил говорить,
Услышал,
Что ты хочешь уйти
И ничем не смог удержать.
Так ты и улизнул —
Упрямый мой, странный Пигмалион.
С миром, Сохраб!
Ты единственный, кого я любил всей душой,
Чей язык так сладко вращался
У меня во рту,
И капал гортанным грузинским медом
Персидский сахар.
И только минуту,
Пока не ускользнул из рук моих,
Только секунду, — но все же
Ты был моим,
Единственным на этом свете,
Разгоняющим туман,
Проясняющим мозги,
И я летел за тобой,
Но ты исчезал отовсюду
Из этого мира
В другой.
И вот здесь, на безлюдном кашанском кладбище
Я нашел, наконец, вещественное доказательство
Твоей жизни —
Могильную плиту с надписью:
«Идущий ко мне,
Ступай тише, сдерживай шаг,
Чтобы, не приведи Бог, не треснул
Хрупкий фарфор моего одиночества».
Эта узкая плита — дверь,
Ведущая к тебе,
Я нашел ее,
Но так и не смог открыть, —
Не взорвать, не ворваться,
Не открыть и по воле Господней.
Я стою один в кашанской пустыне,
Где идет дождь,
Бормочу стихи,
И в голове моей с треском раскалывается фарфор…

ГАГА НАХУЦРИШВИЛИ

БРОДЯГА Перевод И. Ермаковой

Время стирает шаги вдоль безмолвных домов,
улица льется, тени листвой покрывая.
Временем мертвым смолотая любовь.
Бледный фонарь. Мокрая мостовая.

Вьется до неба веревочка слабых следов,
ложь обрывая, грусти земную заразу,
словно удача и радость, свет и любовь
здесь на тебя не взглянули ни разу.

Сколько по жизни бредешь, а почти не привык,
нервно гадаешь по снам, по гуду эфира.
Чувствуешь ветер — надо поднять воротник,
прятать лицо от себя и от мира.

Чувствуешь — время другое. И это пройдет.
Люди меняются — место им в легионе.
Снова слоняться, влипая в земной оборот
плоскости-круглости, нежности односторонней?